У Анны упало сердце. “А если я не найду вашу замечательную рукопись?!”- хотелось спросить ей, но этого вопроса она задавать не стала. Слишком величественно выглядел ее собеседник, слишком величественными казались его манеры, чтобы она стала проявлять свою слабость перед ним. Для того чтобы прибавить веса своим словам, она сделала паузу в разговоре, делая вид, что раздумывает над его словами и отпила глоток вина из бокала, стоящего на столе перед ней.
- Какую помощь Вы готовы оказать мне в поисках документа?
Магистр чуть улыбнулся, как опытный интриган, понимающий уловки собеседника.
- Помощь Вам хотят оказать самые знающие люди нашего города. Сейчас Вы отправитесь на совет Старейшин. Обдумайте то, что я Вам сказал и, может быть, Вы поймете, какая именно помощь Вам нужна. Я, со своей стороны, в любом случае к Вашем услугам,- Вальграф слегка склонил голову, плавно и элегантно поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена.
Анна не торопилась подняться. Она отпила еще глоток вина, потом медленно встала и сказав “Благодарю Вас”, медленно выплыла из кабинета.
Она находилась в глубокой задумчивости и вздрогнула, не заметив сначала, что за дверью ее уже ждал человек, который встретил их с Грохом у входа в Сейт. Он кивнул Анне и поманил ее рукой за собой, они пошли по длинным коридорам, украшенным множеством картин и непонятных изображений. Гобелены и карты странных мест висели по обе стороны от нее; Анна только и успевала, что смотреть по сторонам и пытаться запомнить все увиденное.
Провожатый довел Анну до двери, находившейся в противоположной стороне от входа, поклонился и встал около нее, слегка приоткрыв. Анна потянула на себя тяжелую на вид дубовую створку, которая с невиданной легкостью подалась ей навстречу и распахнулась без малейшего признака скрипа. Анна вошла в зал.
Стоявшие в зале кресла были пусты и только в дальней части помещения, за столом, покрытым темно-синим сукном, сидело несколько человек очень благообразного вида. Пять длиннобородых стариков и очень строгая на вид средних лет женщина, напомнившая Анне ее преподавательницу биологии в школе. У той на лице, казалось, навечно запечатлелось строгое и недовольное выражение, поэтому каждый, к кому она обращалась, чувствовал себя провинившимся. Ей никто никогда не прекословил; Анна представляла ее как вечно недовольного и злого человека, который только и ищет к чему придраться. Каково же было ее удивление, когда на последнем звонке учительница плакала вместе с остальными преподавателями и после окончания школы, когда Анна заходила проведывать учителей, та всегда была с ней очень ласкова и называла Аннушкой, звала пить чай в кабинет и вообще оказалась очень милой и доброй. На Анну это произвело впечатление, сохранившееся на всю жизнь.
Когда Анна вошла, дверь за ней закрылась. Лица сидящих за столом повернулись к вошедшей.
- Мы приветствуем тебя, Анна, на совете Старших города Сейта и всего нашего государства. Мы позвали тебя сюда для того, чтобы помочь тебе понять, зачем ты здесь, а также выяснить для себя некоторые детали, - сказал один из сидящих, по виду самый старый из всех присутствующих и указал ей рукой на деревянную кафедру, стоящую сбоку от стола.
- Добрый день, - пролепетала Анна. Ей и так хватило бы волнений, вызванных важностью происходящего, но еще и говорить, стоя за кафедрой! Это было слишком!
На ватных подгибающихся ногах она подошла к проклятой тумбочке и встала, крепко держась за ее дубовые боковины. Она надеялась, что присутствующим не слышно, как от страха у нее стучат зубы. Дело в том, что Аня ужасно боялась выступлений перед публикой.
Занимаясь всю жизнь научной работой, в какой-то момент её библиотечной карьеры она получила предложение читать некоторые курсы студентам историко-архивного института. Конечно, ей было страшно, но поддавшись уговорам своих знакомых, утверждавших, что с этим справится любой ребенок, а прибавка к зарплате будет существенной, она согласилась попробовать. Перед дверью аудитории, в которой ей предстояло прочесть свою первую лекцию, она простояла не меньше десяти минут, не решаясь открыть дверь. Она протягивала негнущиеся пальцы к дверной ручке и убирала их, не в силах заставить себя войти. Из состояния транса ее вывел опаздывающий на её (!) лекцию студент, почтительно открывший перед ней дверь. Как во сне дойдя до преподавательской кафедры, она встала за ней, и, крепко вцепившись руками в волшебные бумажки с текстом лекции, принялась читать вслух написанные сверху свои фамилию, имя, отчество и название дисциплины. Уже потом она вспомнила советский анекдот про Брежнева, который выступая на открытии Олимпиады, начал читать по бумажке речь: “О, о, о…”, пока референт не шепнул ему на ухо: “Леонид Ильич, это олимпийские кольца. Текст ниже”.
Через полчаса Анна Марьяновна несколько освоилась за кафедрой, стала читать с выражением, периодически даже оглядывая аудиторию, как будто чтобы проверить, не разбежались ли слушатели. Не разбежались, мирно и относительно тихо занимались своими делами, она им не мешала. Раз всё шло так хорошо, Анна решила, что может позволить себе встать поудобнее. Она постепенно распрямила судорожно сжатые пальцы и с некоторым залихватством, гордясь своей смелостью, для удобства чтения поставила листы бумаги с текстом лекций почти вертикально, облокотив их на стенку кафедры. И вдруг произошло страшное. Бумага, медленно оседая, стала исчезать в щели между деревянными стенками до тех пор, пока все листы не скрылись из ее глаз. Она замолчала. Аудитория тоже притихла, смущенная тем, что исчез необходимый шумовой фон для привычных занятий: разговоров, чтения, примерки новых сережек, выяснения отношений, подготовки домашних заданий, поцелуев и пр. Некоторое время в помещении стояла тишина. Что делать, никто не знал. Потом раздался несчастный голос Анны Марьяновны:
- Помогите мне кто-нибудь их достать, пожалуйста… Зачёт… - сбиваясь на фальцет, произнесла она, всхлипнула и не смогла продолжить.
Группа добровольцев тут же ринулась со своих мест, чтобы помочь “тете Ане”, как они уже успели окрестить ее. В течение примерно двадцати минут они разбирали по винтикам полую запертую кафедру, внутрь которой упали листки. Аня была в таком шоке от происходящего, что даже вид дохлой мышки, которую достали за хвост из темных глубин коварного сооружения, не мог расстроить или напугать ее. Не произвели на нее впечатления и мужские кальсоны, вероятно, времен гражданской войны, извлеченные оттуда же и использовавшиеся в более близкие к нам времена в качестве тряпки для стирания с доски. Зато этот предмет туалета произвел фурор среди студентов, приветствовавших его аплодисментами. Наконец листки с лекциями лежали перед Анной Марьяновной, по возможности очищенные от пыли и паутины заботливой студенческой рукой. Она не помнила, как дочитала оставшееся до конца пары время. И очнулась только, когда аудитория опустела, и она смогла сесть на стул и заплакать. Слезы лились очень долго, глаза покраснели, и Анна порадовалась, что на улице уже стемнело, а в институте, наверное, никого не осталось и она сможет незаметно выбраться отсюда. Но оказалось, что ее злоключения в этот день еще не закончились.
Подойдя к двери, Анна обнаружила, что она заперта. Видимо, охранник заглянул в аудиторию, увидел, что студенты разошлись, но не заметил в полумраке по цвету слившуюся со стеной бледную преподавательницу с красными как у кролика-альбиноса глазами. И закрыл дверь. И ушел.
Крики, которые издавала Анна в течение следующего часа, не помогли. Ногти, обломанные в попытках открыть дверь, позволяли надолго забыть о приличном маникюре. Мобильных телефонов в те времена не было. Нужно было готовиться к ночевке на парте.
Через два часа Анну спас задержавшийся молодой преподаватель Алексей с кафедры, находившейся этажом выше, который, спускаясь по лестнице, услышал тихое подвывание и скрежет, доносившиеся из-за двери аудитории.