Чтобы не проехать свою остановку, Анна быстро начала сворачивать газету и вскочила со своего места. Пара листов выпала из рук, их было некогда поднимать, хотя она ощутила укол совести за то, что она вопреки своим принципам, засоряет окружающую среду. В суматохе она, конечно, не заметила, что на выпавших листах была как раз заинтересовавшая ее статья.
Выйдя из вестибюля метро “Боровицкая”, Анна, двигаясь на автопилоте, повернула налево, затем пройдя немного вперед, поднялась по широким ступеням к памятнику ссутулившемуся Достоевскому и направилась к одному из входов в громаду мрачного серого здания. Она работала в отделе Российской государственной библиотеки, называемой многими по советской традиции “Ленинкой”. Отдел носил вывеску “Музей книги” и состоял, действительно, из комнаты, в которой хранились в стеклянных витринах редкие экспонаты из истории раннего книгопечатания, и маленького читального зала с деревянными столами, покрытыми зеленым сукном. Столы за многие годы были так отполированы локтями читателей, грызущих гранит науки, что воспринимались уже как антикварные. Вместе с зелеными лампами, стоящими на них, старинными книгами, лежащими на сукне, а заодно и некоторыми читателями, столы могли бы составить гордость антикварных магазинчиков где-нибудь в Париже. А читатели встречались, действительно, чудные. Например, старички в костюмах, купленных явно вскоре окончания второй мировой, с длинными седыми, посыпанными, как снегом перхотью волосами, которые производили впечатление не только неопрятности, но и полубезумия. Но удивительно, руки их, которыми они аккуратно листали переплеты из телячьей кожи, всегда выглядели по-хирургически опрятными, почти наманикюренными. Где они работали, на что жили, что делали с выписками из книг, которые составляли кропотливо, день за днем, включая субботу? Со стыдом, осуждая себя за неуместное в ее возрасте проявление богатой фантазии, Аня думала иногда, что они питаются своими конспектами, жадно заглатывая их большими кусками где-нибудь на лестнице, бросая дикие взгляды в полутемные коридоры опустевшей библиотеки, с неохотой уйдя, наконец, из зала после закрытия. Начальница Анны, которая замужем сама никогда не была и детей не имела, часто выговаривала ей за то, что Аня не может решить проблемы своей личной жизни, широким жестом указывая на читальный зал, якобы переполненный “мужчинами привлекательной наружности”, которые могут составить ее счастье. Сама начальница, конечно, не считала посетителей библиотеки подходящими для себя кадрами, в каком бы то ни было смысле. Исключение составляли молодые доктора наук в очках, к которым она питала слабость и к которым иногда выходила сама, с любезной улыбкой помогая отвечать на вопросы по каталогу и решать небольшие организационные проблемы. Впрочем, и это было редкостью, поскольку для таких вопросов и были нужны ее подчиненные, да и, короче говоря, “не царское это дело”.
Обычно начальница не сидела на своем рабочем месте, в маленьком кабинете без окон, производящем давящее впечатление на посетителей, а бывала у руководства библиотеки, решала производственные и еще кто знает какие вопросы или ездила на симпозиумы и конференции, в общем, отсутствовала, как, например, сегодня. Свой кабинет она не любила, говоря, что “тело в него еще помещается, а самолюбие уже нет”.
Ужом проскользнув на рабочее место незамеченной, Аня быстро достала часть бумаг из стопки, чтобы создать вид бурной деятельности, попутно вешая пальто на крючок. Заметив пропажу одной перчатки, Анна начала искать ее по карманам, затем в сумке. Нигде не было.
Очень расстроившись, ведь эти перчатки были подарком сына на ее день рождения, она села на стул и сосредоточилась на повседневных делах. Скоро в ее мыслях осталась только работа. А она сегодня не обещала быть тихой. Аню немного, да что уж там немного, сильно пугали такие дни, когда нужно было общаться с большим количеством людей. Обычно это делала начальница, которая обожала внимание, хотела и умела руководить. Несмотря на некоторую жесткость и эгоистичность, она была любима своими подчиненными и начальством. Выглядела она всегда эффектно, одевалась дорого и элегантно, часто ездила за границу, в том числе, на отдых в экзотические страны. “Как она умудряется, с нашей-то зарплатой, очень подозрительно”, - язвительно думала Анна, когда у нее было плохое настроение, и она сердилась на всё и на всех. Зарплата, действительно, была, как шутили у них в отделе, “три копейки”. Как советском политическом анекдоте про мальчишку - разносчика газет, который бегал по улицам с криком “Правды” нет, “Советская Россия” продана, остался “Труд” за три копейки!”.
Анна же считала себя обычной серой мышкой, занимающаяся нудной работой и стареющая под тиканье часов в тихом зале библиотеки и безнадежно проигрывающей на фоне эффектной начальницы. Она всегда была в тени таких женщин, как начальница, и вроде бы не стремилась вырваться. Последние лет пятнадцать носила одежду спокойных тонов и практически одинаковых фасонов. Впрочем, она и в юношестве считала неудобным, если не сказать неприличным, носить короткие юбки (короткие это те, которые хотя бы чуть-чуть выше колена), почти не пользовалась макияжем и старалась быть незаметной. Может быть, ей казалось, что это убережет ее от жизненных потрясений. И вообще, так удобнее. Зачем, например, ходить в коротких юбках - холодно, да и может вызвать некоторые болезни, ну, вы понимаете… (об этом тоже было неприлично говорить), а на каблуках ноги ломать!.. Это же способствует раннему варикозу! В качестве группы поддержки Анны в таких разговорах всегда выступали пожилые женщины, а молодые пытались возражать, сердились, краснели и уходили. Аня вместе с бабушками оставалась победительницей, и некоторое время испытывала приятно волнующее чувство собственной правоты и правильности, которое давало себя знать легкой краской на щеках и сладким ощущением во рту. Но долго оно не продолжалось, сменяясь мыслью, что в чем-то она всё-таки неправа, точнее, права, но баланс между желанием быть хорошей и быть счастливой она всегда нарушала в сторону первого. А стоило ли?.. Может, поэтому и муж…
Она прервала свои грустные размышления и постаралась сосредоточиться на работе.
Главным пунктом повестки сегодняшнего рабочего дня была конференция, проводившаяся их отделом библиотеки и посвященная проблемам борьбы с фальсификациями рукописей и текстов старинных книг. Возглавить конференцию должна была начальница, но, так как она укатила в Европу, решать все организационные вопросы сегодня нужно было Анне. Помимо всех прочих связанных с этим дел, сегодня ей предстояло принять в Музее книги группу телевизионщиков, которые должны были снять репортаж об открытии конференции. Выступать, конечно, должна была не Анна, а руководство библиотеки. К часу дня, когда в зале планировалось установить осветительную и прочую телевизионную аппаратуру, должно было прийти начальство. После того, как были налажены все сопутствующие процессы, которые отняли у Анны много времени и сил, осталось только дождаться, когда, наконец, принесут бюст Гомера. Его выделили для украшения музея во время съемок и должны были принести из соседнего корпуса с минуты на минуту. Молодая сотрудница отдела Катя уже три раза сбегала с бумагами туда и обратно (три этажа по лестнице с высокими пролетами, конечно, без лифта) и теперь с почетом, ибо на лестнице уже слышались долгожданные матерные крики рабочих, которые тащили в Музей книги тяжелый ценный груз, была отправлена в подсобку отдохнуть и пообедать.
Бюст, поднятый наверх под приветственные крики сотрудниц отдела и недовольное ворчание телевизионщиков, которые ответными высказываниями реагировали на спутывание разложенных на полу кабелей, был замотан в какую-то холстину и обмотан веревками и скотчем. Бюст водрузили на постамент, и тут прибыло начальство. Анне Марьяновне предстояло сказать приветственные слова, а все сотрудницы, как назло, решив, что их работа на этот момент выполнена, куда-то испарились. Анна, краснея, продолжала что-то говорить директору библиотеки Вячеславу Андреевичу, по совместительству известному специалисту по борьбе с фальсификациями, одной рукой пытаясь сдернуть остатки рогожи с бюста. Ситуация напоминала сцену из фильма “Бриллиантовая рука”, где герой Миронова, стоя на подиуме, демонстрировал возможности новой модели брюк, у которой в этот момент заела молния: “Легким движением руки брюки превращаются…брюки превращаются…превращаются брюки…в элегантные шорты. Простите, маленькая техническая неувязка”. Анна в последний раз дернула за какую-то полосу скотча и потянула освобожденную ткань на себя. Маленькой технической неувязки не произошло. Произошла большая: с постамента на изумленно замолчавшего на середине фразы Вячеслава Андреевича вместо бюста Гомера смотрела статуя Венеры Милосской. Конечно, блиставшая отсутствием ног, рук, и главное, головы, необходимой, с точки зрения Анны для того, чтобы статуя могла символизировать научное мероприятие.