- Проси.
Дворф снова высунул голову за дверь…
- Скольфин! – рявкнул мэр. Секретарь испуганно порскнул в приемную, и уже оттуда раздался его голос, просящий «мессиэ Ле’Ретиффа» пройти.
Рерайт покачал головой и поспешил сложить газеты в относительном порядке на столе подальше от края.
Дворфы – те из них, кто осмеливался поступить на службу в муниципалитеты, или частные учреждения и компании, - были дотошно исполнительны, до малейшей детали, в точности с полученными инструкциями. Хочешь, чтобы было сделано как следует – поручи дело дворфу. Однако же людских манер и этикета карлики не понимали и не признавали в точности так же, как не принимали причесок и стрижек их косматые головы. Первоначально карликов пытались стричь, чуть не силком сажая под бритву и ножницы цирюльника, но волосы на головах и лицах дворфов отрастали до прежней длины едва ли не на следующий день.
На государственную, а тем более – военную службу карликов не брали, да и высшие должности им не грозили, как и другим нелюдям. Впрочем, альвы редко, а точнее – никогда, не шли на публичные должности. Удел остроухих – сады, леса, лаборатории, преступность. Это если не считать собственных поселений, как карликов, так и остроухих – древние, никому ненужные руины, да шахтовые поселки, вырабатывающие руду, драгоценные и полудрагоценные камни, карбон – дорогостоящее сырье для магических и технических экспериментов.
Дверь распахнулась. Мэр Рерайт вздрогнул, поворачиваясь, и склонил голову, приветствуя вошедшего.
- Прошу, месье Ле’Ретифф! – Рерайт указал на кресло для посетителей – мягкое, немного ниже его собственного, обитое шоколадным бархатом, под цвет кабинетной мебели. Лучше всего невысокий, вынужденный носить каблуки, мэр чувствовал себя тогда, когда вынуждал посетителя смотреть на себя снизу вверх. Ну в крайнем случае – глаза в глаза. – Прошу, садитесь. Чему обязан такой честью?
Посетителю на вид можно было дать от тридцати пяти до… мэр затруднился бы сказать, сколько. Не юноша, но и не старик; во всяком случае, в гриве огненно-рыжих кудрей, лежащих на плечах франка, седины не было. Мэр сощурился: на мгновение в рыжей шевелюре ему померещилась пляска огненных язычков.
Вошедший напоминал ягуара: изящный, стремительный, опасный. С узкого костистого лица на мэра смотрел цепкий пронзительный взгляд. Один глаз зеленый, слегка прищуренный, второй из-под оранжевого монокля казался черным, словно ствол пистолета, направленного в зрачок.
- Благодарю, месье.
Отвесив неглубокий поклон, Ле’Ретифф прошелся по кабинету, слегка помахивая карбонно-черной, украшенной чешуйчатой резьбой, тростью. Бронзовая голова барана, венчающая трость, неприкрыто скалилась ехидной ухмылкой.
Уоллес Рерайт прокашлялся и повторил вопрос:
- Чем обязан чести принимать у себя представителя столь знаменитой фирмы?
Произнес – и сам почувствовал, что получилось неловко. Держаться с достоинством оказалось почему-то труднее, чем обычно. Может быть потому, что от вошедшего, несмотря на довольно простой и скромный костюм, неуловимо веяло солидностью многих лет безупречной репутации и запахом больших денег. А может – потому что рост посредника и манера держать голову, чуть вздернув подбородок, позволяли тому смотреть на мэра свысока.
- Ну что вы, месье Рерайт, - слегка насмешливо протянул франк. – Это вы и ваш город теперь знаменитость. Я вижу, вы уже ознакомились с последними новостями.
Это не было вопросом, и все же Рерайт кивнул, подтверждая. Его собеседник продолжил:
- Честно говоря, я чувствую, что должен извиниться перед вами.
Особых извинений в голосе Ретиффа не чувствовалось.
- Разумеется, предполагалось, что прежде, чем делать объявление, мы проведем переговоры с властями Шексума, но… изобретатель и владелец «Инфанты» - человек весьма своеобразный… со своими понятиями. С ним очень сложно работать. Он изначально настаивал именно на Шексуме, и, вероятно, упомянул об этом в одном из интервью, хотя я неоднократно просил его воздержаться от общения с газетчиками до завершения всех необходимых процедур. Увы, но, боюсь, что ни у вас, ни у меня теперь уже нет выбора. Примите мои самые искренние извинения.
- Поверьте, совершенно не за что! – всплеснул руками Рерайт. – По правде говоря, наш город уже давно не испытывал такого подъема, как за эту неделю. Налоги в казну выросли вдвое.
Франк остановился у литографии, внимательно разглядывая черно-белое изображение «Грандхольма» сквозь стекло монокля, затем направил монокль на мэра.