— И то верно. А каким образом ты решил действовать?
— В армию я уже попал. Я не бездарь и не трус. По прибытию в полк намереваюсь проявить себя, а там по образованию да по заслугам и выдвинусь, может статься и до офицерского звания.
— Да уж. Я именно так и начинал, только я по бумагам был из дворян, ну да ты своё дворянство выслужишь, восстановишь. Чем я тебе могу помочь?
— Неловко об этом говорить, но мне нужны деньги.
— Здесь я должен тебя порадовать: покойный Сергей Юрьевич оставил в казначействе вклад на твоё имя, и сумма этого вклада весьма немалая.
— Вклад в казначействе?
— Сергей Юрьевич тебе не сказал?
— Не припоминаю.
— Скорее это провал в твоей памяти, он не мог не сказать такого важного слова. Впрочем, бумаги на вклад хранятся у меня, как и просил Сергей Юрьевич. Сколько тебе надо и на какие цели?
— Я желаю отличиться с первых шагов военной службы, и случай пока мне благоприятствует. Поручик Ливин хворает, лежит в горячке, я оказываю ему помощь. Коли деньги есть, вызову к нему лекаря. А, кроме того, как вы видели, я муштрую эту команду рекрутов.
— Двенадцать апостолов для себя приготовил? Хе-хе-хе! — заперхал исправник.
— Благодарю, что оценили, Сильвестр Гордеевич. Раз такое дело, то обряжу-ка я своих рекрут в мундиры.
— Да, Юрий, на месте полковых офицеров я бы оценил такое рвение. Дельно. И тут я тебе помогу: пришлю Силантия, он знатный портной, всю Обоянь обшивает, он тебе мундиры-то и построит. Сапожника тоже пришлю. Денег тебе хватит с запасом: Сергей Юрьевич оставил тысячу триста рублей ассигнациями.
— Это хорошо. Деньги я не промотаю. Часть пойдёт на дело, остальные пусть хранятся до нужного часа. Сильвестр Гордеевич, примите мою благодарность за верность обетам дружбы и чести.
Исправник признательно покивал и пожал мою руку:
— И ты прими мою благодарность за верность, твёрдость духа и стремление поддержать престиж рода! Приятно видеть столь возвышенные стремления в сыне своего друга. Ну да я отправляюсь, служба не ждёт. Да, держи вот пять рублей, негоже такому юноше как ты быть без гроша в кармане. Бумаги из казначейства принесёт Авдей.
Исправник ещё раз крепко пожал мне руку и уехал на бричке.
Глядя на удаляющуюся бричку своего нежданного благодетеля я подумал-подумал, да и решил сменить свой облик. А что? Раз наметился новый поворот в судьбе, пусть и причёска будет новая. Предупредив денщика поручика Ливина о том, что удалюсь на некоторое время, я скомандовал рекрутам отдыхать, а сам пошел искать парикмахерскую, или как их именуют в этом времени, цирюльню. Как назывались улицы Обояни в восемнадцатом веке я, конечно же, не знаю, а потому про себя именовал их так, как мне привычно. Дом, в котором обитала воинская команда, располагался на улице Первого Мая, ворота выходили как раз на сквер и церковь Александра Невского. Свернув на улицу Луначарского, повернул направо, в сторону улицы Ленина – там во все времена были магазины и прочие заведения бытового обслуживания. И верно! В том здании, где в моём времени располагался один из корпусов аграрного техникума, на первом этаже нашлась цирюльня, извещавшая о своём наличии вывеской в виде тазика, с нарисованными на нём опасной бритвой и помазком.
Внутри невеликого рабочего зала я прищурился, попав с яркого солнечного света в сумрак помещения, и увидел цирюльника, занятого правкой бритвы на кожаном ремне. Мастер хотя и был занят, моментально отреагировал на посетителя:
— Милости прошу, молодой господин. Желаете побриться?
— Побриться тоже, хотя щетина невелика. Но первое, что я желаю, это постричься, сделать себе новую причёску.
— Сделаем в лучшем виде. А как должна выглядеть ваша новая причёска, господин?
— С боков и сзади состригаешь волосы, оставляя длиной примерно в половину толщины пальца. Сверху оставляешь длину волос в два-три пальца. Волосы сверху я буду зачёсывать направо, они должны красиво ложиться.
— Господин, у вас красивые волосы, не нужно их стричь! Давайте я их подравняю, да слегка завью. У меня и щипцы быстренько нагреются… — заголосил цирюльник. — Никто так коротко не стрижётся, даже простолюдины, а вы, издалека видно, что благородный господин!
— То не твоя забота! — оборвал я излияния труженика ножниц и бритвы. — Говорю же тебе: я придумал новую причёску, может статься, она станет новой модой.
— Робею я, господин. А ну как сделаю что не то?
Словом, всего лишь через полчаса уговоров и препирательств цирюльник приступил к работе. Надо признать, что мастером он оказался отменным, и довольно скоро соорудил на моей голове причёску, известную в наше время как канадская полька. Последний раз щёлкнув ножницами мастер отступил назад с весьма довольным видом: