— Надеюсь, вы порадуете нас своим пением, поручик? Как там Павел Петрович вчера напевал целый вечер: «Взвейтесь соколы орлами. Полно горе горевать»! Вы споёте нам?
Цесаревна говорила с заметным немецким акцентом, но слова произносила правильно, предложения строила весьма грамотно. Я снова поклонился в ответ:
— Прошу заметить, ваше императорское высочество, что ваш супруг мужчина и военный, следовательно, его слуху приятны именно мужские, военные песни. Я бы не решился перегружать ваш слух такими песнями, поскольку женщинам нужно несколько другое. Конечно, я спою вам то что вы просите, но поверьте, строевые песни лучше слушать, когда их поёт слаженный строй солдат.
— Действительно, дорогая, — поддержал меня цесаревич. — Солдаты поручика пели просто бесподобно.
— Но здесь нет солдат, — улыбнулась цесаревна. — Не оставите же вы меня из-за такого пустяка без развлечения?
— Разумеется не оставим, — снова поклонился я. — Если у вас найдётся мандолина, то я спою вам несколько песен в разных жанрах.
— Мандолина? Конечно, есть!
Цесаревна позвонила в колокольчик, на звон заглянула фрейлина, юная девушка.
— Даша, принесите мандолину, поручик желает угостить нас новой песней. Передай, что если у девушек есть желание, они могут посетить неожиданный концерт.
Здесь я должен дать некоторые пояснения: то, что называется песнями сейчас и то, что называлось песнями в восемнадцатом веке, не всегда одно и то же. Да, некоторые песни двадцать первого века были бы приняты в восемнадцатом с восторгом, но далеко не все, и тому есть причины. Во-первых, изменился музыкальный строй. Во-вторых, значительно упал профессионализм, и многое из того, что запросто играли тогдашние бродячие музыканты в трактирах и на площадях сейчас не смогут повторить многие нынешние профессиональные коллективы. С чем бы это сравнить… Например те, кто воспитан на песнях от конца девятнадцатого века до восьмидесятых годов двадцатого, не могут без рвотного позыва слушать кошмар, который написан и поётся сейчас. Исключения есть: изредка дерьмовые песни сочиняли и классики, случаются прекрасные песни и в наше время, но повторяю, это исключения, случайность, шутка судьбы. И наконец, в-третьих, строй стиха за прошедшие века изменился очень сильно.
Словом, я решил петь классические произведения.
Взяв мандолину и легка подстроив её под себя, я оглядел собравшееся общество. На диване, взяв друг друга за руки, сидела чета наследников престола. Вокруг, в креслах и на оттоманке расположились фрейлины цесаревны. Очень живописное зрелище, как жаль, что нет ни фотоаппарата, ни смартфона. Все с любопытством смотрят на меня, хотя в глазах цесаревны я заметил недобрую иронию: приперся армеут[22] в великосветский салон. Ну что же, сомнения цесаревны более чем понятны, постараюсь их развеять.
Сидя склоняю голову в сторону царственной четы:
— Первую песню я назвал баркаролой, поскольку она написана в стиле песен венецианских гондольеров.
Вообще-то «Баркаролу» Шуберта следует играть как минимум на фортепиано, но я не уверен, что оно уже изобретено.[23] На мандолине тоже получается довольно недурно:
Замолкая, пережидаю гром аплодисментов и восторженных возгласов. Встаю, кланяюсь собравшимся:
— Весьма признателен за тёплый приём, ваши императорские высочества. Благодарю прекрасные дамы. Сами понимаете, что эта песня, будучи исполнена в профессиональном сопровождении, только выиграет. А сейчас, с вашего позволения, песенка в неаполитанском стиле, называется «О моё Солнце»!
Снова аплодисменты, снова возгласы восторга. Это приятно, что же, продолжим в том же духе.
— Теперь, если позволите, песня в русском стиле:
22
Армеут – презрительное название армейских пехотных офицеров. Справедливости ради нужно признать, что подавляющее большинство пехотных офицеров действительно было весьма дремучим и малообразованным.
23
ГГ видимо прогуливал уроки в музыкальной школе, и поэтому не знает, что фортепиано уже изобретено, и даже достигло относительно высокой степени совершенства.