Адвокат великолепно отдает себе отчет в том, что Редера судят не просто за службу нацистскому фюреру, а за то, что он принимал активное участие в военном планировании. Но, признавая это, доктор Зиммерс считает своим долгом заметить: составление стратегических планов само по себе не может считаться наказуемым, оно имеет место в любой стране. И в любой стране командующий одной из составных частей вооруженных сил не знает и не может знать, с какой целью политическое руководство использует когда-нибудь разработанный им план: для агрессивной или для оборонительной войны.
Аргументация Зиммерса не лишена была бы убедительности, если бы в распоряжении обвинителей не оказалось ряда любопытных документов, и в том числе так называемого «Протокола Госсбаха». При наличии их не требовалось ни слишком больших усилий, ни слишком много времени, и, я бы даже сказал, не понадобилось прокурорской изобретательности, чтобы начисто погасить пламя адвокатского возмущения. Госсбах — полковник вермахта и личный адъютант Гитлера. Он вел протокол совещания, состоявшегося в рейхсканцелярии 5 ноября 1937 года, а потому документ и назывался «Протоколом Госсбаха». Вот как выглядит начало протокола:
«Берлин. 10 ноября 1937 г. Заметки на совещании в рейхсканцелярии 5 ноября 1937 года с 16 час. 15 мин. до 20 час. 30 мин. Присутствовали: фюрер и рейхсканцлер, германский военный министр генерал—фельдмаршал фон Бломберг, главнокомандующий генерал—полковник фон Фрич, главнокомандующий флотом генерал—адмирал д-р Редер, главнокомандующий воздушным флотом генерал—полковник Геринг, имперский министр иностранных дел Нейрат, полковник Госсбах».
Далее указывается, что Гитлер просит участников совещания, чтобы заявления, которые он намерен сделать здесь, «рассматривались», в случае его смерти, как его последняя воля и желание». По мнению фюрера наличие значительного немецкого населения в Европе «оправдывает требование захватить большее жизненное пространство в сравнении с любой другой нацией».
Гитлер говорит без обиняков: «Будущее Германии поэтому зависит исключительно от разрешения вопроса о жизненном пространстве... Перед Германией стоит теперь вопрос о том, где можно ценой наименьших потерь добиться максимального результата».
Может быть, фюрер выражал сомнение относительно средств, при помощи которых следует решать эту проблему? Отнюдь нет. Он утверждает категорически: «Германский вопрос может быть решен только путем применения силы, и это никогда не обходится без риска». Развивая затем программу захватов и последовательности ее осуществления, Гитлер отмечает, что первоначальная цель «должна заключаться в одновременном захвате Чехословакии и Австрии...»
Итак, Редер, находясь на совещании в числе наиболее близких сановников Гитлера, мог лично убедиться, насколько изменились политические взгляды фюрера после прихода к власти по сравнению с его же взглядами, обнародованными в книге «Майн кампф». Что и говорить, «Протокол Госсбаха» оказался не лучшим подтверждением версии защиты, будто Редер и понятия не имел о нацистском заговоре против мира.
Но Редеру тем не менее казалось, что он уже авансом обезвредил этот документ. Явно имея в виду выступление Гитлера на совещании 5 ноября 1937 года, предусмотрительный гросс-адмирал заявил однажды в своих показаниях суду:
— Я хочу еще сказать несколько слов о манере Гитлера произносить речи, ибо здесь еще будет предъявлено несколько речей Гитлера... В той же мере, в какой он был мастером диалектики, он был и мастером блефа... он давал свободу игре своей фантазии...
Этот тезис был подхвачен защитой. Доктор Зиммерс поспешил обратить внимание суда на то, что явные противоречия, прослеживающиеся в самой речи Гитлера, а главное противоречие гитлеровских постулатов с обстановкой, сложившейся в действительности, как раз и являются свидетельством правоты утверждений Редера: нельзя, мол, всегда и во всем всерьез принимать многочисленные высказывания фюрера. В самом деле, на совещании 5 ноября 1937 года Гитлер говорил о необходимости решительного военного удара по Австрии и Чехословакии, а на деле никакой войны, никаких военных действий не произошло. Вместо этого — «полюбовное» соглашение, мирное вступление германских войск в эти страны.
Защита и сам Редер приводят и другие примеры подобного же характера. Они делают все, чтобы убедить суд, будто речь Гитлера на секретном совещании 5 ноября 1937 года ни при каких обстоятельствах нельзя рассматривать как программу политики, а тем более заговора.
Защита настойчиво обращает внимание судей и еще на одно обстоятельство. «Протокол Госсбаха» это не стенограмма совещания, а лишь запись, сделанная адъютантом и, конечно, несущая на себе обычные в таких случаях следы субъективности. К тому же свою запись Госсбах сделал спустя 5 дней после совещания.
А вот о более важном защита предпочитала умолчать. Она постаралась обойти тот непреложный факт, что программа заговора, нашедшая свое отражение в «Протоколе Госсбаха», никак не противоречила внешней политике нацистской Германии ни до, ни после 1937 года.
То, что зафиксировано в «Протоколе Госсбаха», полностью вытекало из «Программы НСДАП», из книги Гитлера «Майн кампф». Следуя намеченному там курсу, нацистская Германия уже 14 октября 1933 года вышла из Лиги Наций, в 1936 году оккупировала Рейнскую область. А Австрия и Чехословакия? Как и было заявлено на совещании 5 ноября 1937 года, обе эти страны оказались первыми жертвами нацистского заговора против мира. Смешно упрекать Гитлера в «непоследовательности» на том основании, что тогда он планировал чисто военный вариант захвата, а фактически добился этого без единого выстрела. Сработал «механизм Мюнхена», и Гитлер им воспользовался.
Попытки Редера отрицать свое участие в заговоре выглядели не лучше, чем подобные же попытки других подсудимых. Даже Геринг, до поры до времени относившийся к гросс—адмиралу без неприязни, слушал его доводы с нескрываемой иронией. Он—то не забыл, что в действительности происходило в рейхсканцелярии 5 ноября 1937 года.
На скамье подсудимых был и еще один живой участник этого совещания — Нейрат, который тоже мог дать авторитетную оценку «Протоколу Госсбаха» И он дал ее в беседе со своими коллегами:
— Я придерживаюсь иного мнения по поводу речи Гитлера. Она вовсе не была такой академичной, как пытается представить Редер...
Обвинители продолжают наступление, и гросс-адмирал под нажимом фактов переходит к арьергардным боям, а затем на определенном этапе и вовсе оказывается перед лицом полного поражения.
Редера спрашивают, понимал ли он, что Гитлер хочет использовать вооружение как средство агрессивной политики, как «орудие своей политической власти». Подсудимый ограничивается не очень опасными признаниями:
— Сейчас я уже не могу припомнить, кто сказал это первый, но мне кажется, что это чрезвычайно часто употребляемое выражение. Обычно принято говорить, что вооруженные силы — это орудие, которое бросается на чашу весов во время политических переговоров...
Напомнив о выходе Германии из Лиги Наций, обвинитель задает новый вопрос: понимал ли Редер, что уже тогда, в 1933 году, внешняя политика Гитлера могла привести к войне? И бывший гросс-адмирал вынужден сделать еще одно признание:
— Мы считались с возможностью начала такой войны. А дальше Редеру пришлось уж совсем плохо. Обвинитель предъявляет родившийся в недрах главного штаба военно-морских сил меморандум. Он датирован сентябрем 1938 года. Прежде чем оглашать содержание документа, обвинитель обращает внимание Редера на его собственноручную надпись: «Я полностью согласен с основными соображениями этого труда».
А теперь посмотрим, к чему сводились «основные соображения» меморандума. Вот одно из них: