Янгу удалось схватить двух рыбок.
Там, где должен быть океан, что-то протяжно и тяжело плюхнуло, словно обвалился подмытый берег. Все насторожились, прислушались.
— Пошли скорей, вода прибывает! — встал Амат.
— А крокодилы тут водятся? — спросил Янг, напуганный тяжелым плюханьем воды сзади.
— Не должно быть: и остров не очень большой, и речка маленькая, — вместо него ответил Амара. — Иди посередине, коли так боишься, — и пропустил Янга вперед, поставил вторым.
То ли прилив подгонял, то ли воображаемый крокодил — возвращались быстрее. Хотелось быть как можно дальше от гиблого места.
Возле костра нашли меньше десятка человек, и то сидели только семьи Амата, Амары и отец Янга. Сидели, окутанные дымом и завернувшись кто во что мог.
Янг испек на углях принесенных прыгунов, одну рыбку дал отцу, другую съел сам. Это была единственная еда, какой сегодня они подкрепились. Но разве это еда? Еще хуже есть захотелось, разбереженный живот ныл и бурчал.
И хотя стояла самая сильная жара, а лес наполнился удушливыми запахами и туманными испарениями, двинулись назад. Дальше, как можно дальше отсюда! Казалось, если они еще хоть немного помедлят, то вместе с этими испарениями надвинется на них какой-то мор, и не будет от него никакого спасения. Отец Янга слабел и не то скулил, не то плакал, как маленький. Янг утешал его, голубил, уговаривал потерпеть еще немного. Остановились отдохнуть только через какой-то час. И то, может, еще ползли бы, если бы не обнаружили, что те, кто сбежал раньше, не дождавшись разведки, тоже лежат вповалку в тени деревьев и спят как убитые. Тут было уже сухо, и лес выглядел не таким сумрачным и диким. Попадали почти без сознания и они.
Часа через два, когда люди начали просыпаться и понемногу шевелиться, Натачин отец начал размышлять вслух, стоит ли завтра подниматься в горы, смотреть, какие там места. И до самого Компонга говорили об этом. Женщины неистово набрасывались на него, им надо было на ком-то сорвать злость. А разве Амат виноват во всем? Докричались до того, что никуда они из Компонга не уйдут. Если мужчинам хочется, пусть бродяжничают. Но пусть не забывают и о семьях, о том, что надо кормить детей.
На окраине города сделали еще один привал.
Откуда-то появился пьяный Пуол, насмехался и издевался над своими земляками. Как ни привязывался к людям, никто не хотел с ним говорить. Наконец Амара надавал ему пинков, турнул прочь.
— Т-ты меня еще п-попомнишь! Кровью тебе отрыгнется! — пьяно грозился он и, выпятив подбородок, покрутил головой, будто хотел вывинтить ее из воротника.
Кто-то посоветовал: если строить хибару, то легче всего это сделать на окраинах Компонга. Там скорее можно и готовый угол снять. На свалках и в мусорных ямах можно набрать картонных коробок, фанерных ящиков, кусков жести на стены, наготовить из целлофановых мешков кусков пленки на крышу. Постепенно ввязались в разговор все мужчины, только отец Янга молча качался из стороны в сторону, радостно улыбался, потом начал что-то плести из ветвей и пальмовых листьев, надевал эти нескладные плетенки-шляпы на голову и улыбался еще радостнее. Сделал человек крышу над головой!
— Он уже не слышит нас… Он с Вишну разговаривает… Он божий человек, разве вы не видите?! — зашептали женщины, бросая на Ханга загадочные взгляды. Потом зашептались так, что Янг ничего не мог разобрать. Женщины и мужчин позвали. Первыми — деда Амоса и Ганеша. У всех был заговорщицкий вид.
Все более тайным и глухим казался шепот. Но веки Янга, как на грех, тяжелели и тяжелели — хоть распорки вставляй. И он не заметил, как снова уснул.
Проснулся от того, что Натача осторожно зажимала ему нос, дергала за ухо.
— Соня, вставай… Проспишь все на свете!
Сельчане были уже на ногах, пристраивали за спиной узлы, детей. На Янга и особенно на его отца поглядывали с уважением, с блеском надежды в глазах. Такой блеск Янг не раз видел, когда сельчане молились Вишну, разговаривали с самим Вишну… Янгов узел тоже кто-то взвалил на плечи. — «Ничего, ничего, вы отдыхайте». Отца чем-то угостили, он жевал, слизывая с ладони крошки, и был очень доволен жизнью. Янг ничего не понимал: что могло измениться? Почему вдруг такое внимание и забота? Все эти дни каждый был занят собою, думал в первую очередь о себе и своей семье, только одна Натача, спасибо ей, помогала. Так что же случилось? Что проспал он, Янг, — очень важное и для него, и для отца? Попытался расспросить у Натачи, но она отмалчивалась или загадочно озиралась по сторонам и поджимала губы. Может, ей запретили до времени говорить об этом?
Опекать отца Янга начал дед Амос, худой, как высохшая цикада. Помощником у него был дядя Амат.
Когда наконец кое-как расселились в хибарах на окраинах (за деньги бедняки готовы были столковаться, дать уголок и беженцам), для Ханга дед Амос снял хлевушок без окон. А Янга к отцу не пустили, как ни просил, как ни уговаривал деда. На двери хлевушка повесили замок и отгоняли Янга, чтоб он чего-нибудь не передал отцу. Раз в день дядя Амат приносил Хангу воды и больше ничего не давал. Отец вначале стонал и выл — как-то страшно, по-звериному, просил дать поесть и плакал. На третий день уже только стонал и не вставал с кучи листвы, которую наносили в хлевушок. Янг подглядывал за ним в щели, и сердце его обливалось кровью. Один раз подкрался, хотел подсунуть под дверь пару бананов, купленных на базаре. Откуда-то вынырнул дед Амос, испуганно оттолкнул Янга от дверей, вернулся и сел под стеной сторожить.
— За что вы его посадили в тюрьму? Почему издеваетесь?! Что он вам сделал плохого? Его лечить надо, доктору показать! А вы… а вы… — Янга душили слезы.
— Он должен все эти дни поститься, усердно поститься, — сказал дед Амос и почесал сухую грудь. — Ты не истратил тех денег, что на чеки выдали?
— Еще немного есть…
— Береги. Скоро очень понадобятся.
Так ни на один вопрос и не ответил.
Янг и без того берег деньги. За все дни потратил только два доллара и тридцать пять центов. Янг помнил, что деньги нужны будут, чтоб показать отца врачу. Только когда это случится? Зачем посадили под стражу больного отца? Если б жили на Биргусе и если бы жив был бомо, то все лечение могло бы обойтись значительно дешевле: отнесли бы колдуну двух курочек, и он выгнал бы из отца злого духа. Ведь отец стал не святым человеком, не божьим, а наоборот — в него вселился злой дух и мутит разум. Интересно, есть ли в Компонге бомо? Может ли врач заменить его?
И что сельчане надумали сделать с отцом, зачем заставляют его голодать? Янг решил никуда далеко не отходить от хлевушка, ночевал в чужом курятнике-будке. Хорошо, что куры по ночам не сидели в нем, каждый вечер взлетали, кудахтая, на панданус. А будка удобная, так уютно в ней, — если б еще на пядь подлинней, можно было бы и ноги вытянуть. И курами почти не пахнет, весь низ Янг застлал сухой листвой, на стены прикрепил цветные снимки моря, зеленых островов и розовых дворцов — вырвал из какого-то журнала, найденного на свалке.
Сама того не желая, тайну выдала Натача. Как-то в сумерки прибежала во двор, опустилась на колени возле будки. В руке за спиной что-то держала.
— Ты уже спишь? Ой, как тут у тебя красиво! Вот кабы и мне такой домик! — щебетала она. — Зачем люди делают большие дома? Лишь бы можно было влезть в него, от дождя спрятаться, и все. А не захотел жить на этом месте, встал, перебежал с домиком на спине в другое место. Так и путешествовать можно — с хаткою на спине!
— Ночью хорошо. А попробуй днем залезть — изжаришься.
— Не удивительно! — Натача постучала пальцами по железной односкатной крыше, сделанной из расплющенных бидонов. — Солнце как напечет. Слушай, тебя тоже берут на Главный остров.
— Куда-а-а? Кто бере-ет?!
В голосе Янга было такое удивление, что Натача испуганно зажала пальцами рот.