Какие чувства вызывала у меня ее мать? Наверное, возмущение тем, что она что-то задавила в себе. Я вспомнила, как она возилась в саду с цветочными горшками. Снова увидела ее спину, лучше всяких слов говорившую, что это для нее работа, а не удовольствие. Не то что для моего деда, который так и порхал вокруг своего бонсая.
Снизу из коридора донесся голос — мать звала Кадзуэ. Та вышла из комнаты и через несколько минут вернулась, принеся с собой запах вареной собы.[15] В руках она держала обшарпанный поднос — на таких из кафешек развозят на мотиках заказанную еду — с двумя мисками лапши.
— Вот, угощайся. Спасибо, что пришла. Мать специально для нас заказала две собы. Давай здесь.
С каких это пор гостей потчуют таким «деликатесом»? «Ну и угощение!» — подумала я, но ничего не сказала. В конце концов, в каждом доме свои представления о гостеприимстве. У Кадзуэ в семье к еде, похоже, относились без интереса. Снова пахнуло скопидомством и мелким расчетом, накатившими на меня, когда я вошла в этот дом.
Кадзуэ притащила откуда-то стул с розовой подушкой на сиденье. Такие обычно продают в комплекте с ученической партой. Не иначе, реквизировала у младшей сестры. Она усадила меня на стул, и мы, устроившись за столом, стали громко всасывать в себя лапшу.
Дверь вдруг распахнулась, и послышался возмущенный голос:
— Ты зачем стул взяла?
Заметив меня, сестра Кадзуэ вздрогнула будто от испуга и опустила глаза. Затем покосилась на расставленную на столе собу и скорчила недовольную физиономию, мол, «а на мою долю не купили?» Сестра была меньше Кадзуэ, с длинными волосами, спадавшими на спину.
— Ко мне подруга пришла, мы и взяли. Сейчас поедим и вернем.
— А уроки я как делать буду?
— Ты что, немного подождать не можешь?
— А ты могла бы и стоя поесть.
Сестры продолжали пререкаться, не обращая на меня внимания. Когда младшая удалилась, я спросила:
— Ты сестру любишь?
— Да так. — Кадзуэ неловко пыталась подцепить палочками скользкую собу. — Она завидует, что у нее голова не так варит, как у меня. Я сдавала экзамены, а она как пить дать мечтала, чтоб я провалилась. И если контрольную плохо напишет, обязательно свалит на меня. Что я стул у нее взяла. Вот такая у меня сестра!
Кадзуэ первой доела собу, даже весь соус выпила. Мне же почему-то совершенно расхотелось есть, и я сидела, играя палочками: вынимала из бумажного конвертика и засовывала обратно — туда-сюда, туда-сюда. Я вдруг ясно представила, какое это жалкое зрелище — поедание собы в том бардаке, который царил в комнате Кадзуэ. Конечно, непорядочно так думать о доме, где тебя угощали. Но тогда я ничего не могла с собой поделать. Видно было, что комнату давно не убирали, — кругом лежала пыль, а пахло как в звериной норе. Эта ассоциация напомнила мне об утреннем звонке Юрико, рассказавшей, как в последнее время жила наша мать.
Сидела, не включая свет, в темноте, с открытыми глазами. Неужели ее тонкое нервное устройство мне передалось? Впрочем, я с удовольствием уступила бы это наследство Юрико, хотя она по сравнению со мной примитив и зациклена на своих желаниях. Нет, это я в мать пошла, уныло размышляла я.
— А у тебя есть кто-нибудь?
— Сестра. Младшая, — скорчив кислую мину от мысли о Юрико, ответила я.
Кадзуэ сглотнула. Она хотела еще что-то спросить, но я ее опередила:
— Послушай! Вы же не собирались сегодня собу заказывать. Что бы у вас было на ужин, если б я не пришла?
— Э? — Кадзуэ наклонила голову, как бы говоря: «Что за странный вопрос?»
— Да это я так. Просто любопытно.
Мне действительно было интересно, что готовит ее мать. Слепленные из грязи пирожки с мелко нарезанными листьями гортензии, стебли одуванчика, варенные в соевом соусе? Мамаша из тех, кто любит играть в дочки-матери. Оторвавшись от реального мира, занимается домашними делами, витает в облаках.
— Соба только нам и отцу. Мать сказала, что они с сестрой как-нибудь обойдутся. Мы редко в кафе заказываем. Вот соба. Триста иен, а есть нечего. Это же глупо! Но в этот раз специально для тебя заказали.
Комнату постепенно заполняли сумерки; я посмотрела на висевший посередине обитого желтой фанерой потолка светильник. Довольно убогий — такие развешивают в офисах — и с лампой дневного света. Она зажглась с тихим шуршанием, напоминающим трепет крылышек насекомого. Неживой свет обрамил лицо Кадзуэ темными тенями.
Не унимаясь, я спросила:
— А почему соба только нам и отцу?
Маленькие глазки Кадзуэ сверкнули.
— У нас в доме заведен порядок. Есть такой тест для собак: все члены семьи становятся в ряд и смотрят, к кому первому подойдет собака. Кош она выбрала — тот главный. Никаких слов не нужно, все происходит само собой, и все этому порядку подчиняются. Так решается, у кого право первому принимать ванну, есть самую вкусную еду. Первый у нас, конечно, отец. Я вторая. Раньше второй была мать, но в средней школе, когда я получила на тестах высокие баллы, это место перешло ко мне. Отец, потом я, за нами мать и сестра. Если так дальше пойдет, мать может на последнее место откатиться.