– Прошу вас, господа, занять места! – проговорил герцог.
Он сел, и все остальные последовали его примеру. Слуга торопливо ходил от одного бронзового светильника к другому и гасил немногочисленные свечи.
Когда воцарилась совершенная тьма, послышались слабые звуки рояля. Негромко, без помпы пронеслась по зале вереница трогательных бесхитростных мелодий.
– Палестрина[21]! – пробормотал духовник. – Видите, как вы были неправы с вашими арабскими предположениями, дон Готтфредо!
– Ну да! – возразил редактор так же тихо. – А вы были больше моего правы с вашим Чезаре Борджиа? Что-то непохоже!..
По звучанию вскоре стало понятно – играют на старинном клавесине. Простые звуки пробудили у Ло-тара странное чувство. Он вдумывался, но никак не мог в точности понять, что же с ним, собственно, такое. Во всяком случае это было чувство, которого он уже давно не испытывал.
Ди Нарди наклонился к нему, его длинные усы защекотали щеку Лотара.
– Я понял, – шепнул он Лотару на ухо. – Не знал, что еще могу проявить наивность.
Через некоторый промежуток времени безмолвный слуга зажег две свечи. Тусклое, почти неприятное мерцание разлилось по зале; музыка звучала далее.
– Несмотря на то что это всего лишь Палестрина, – продолжил Динарди, – несмотря на эту легкость, в тональностях слышится странная жестокость. Я сказал бы, что странного в ней – это невинная жестокость.
Лотар почувствовал, что он прав.
Молчаливый слуга зажег еще две свечи. Лотар пристально вглядывался в красный полусумрак, который наполнял все пространство, словно кровавый туман. Этот багрянец угнетал его; душа устремлялась к звукам, которые пробуждали в ней ощущение близкого света. Но красное выступало на передний план, и так побеждало: все больше и больше свеч тем временем зажигал безмолвный слуга.
Лотар услышал, как редактор пробормотал сквозь зубы:
– Ну все, довольно этого…
Теперь зала была полностью освещена. Красное, казалось, покрыло своим властным сиянием все и всех, и белизна невинных мелодий становилась слабее и слабее.
И вот от клавесина выступила вперед белая фигура – молодая девушка, закутанная в просторный белый халат. Она тихо вышла на середину залы, словно сияющее белое облако в багряном зареве. Красавица выступила во всеобщий фокус, замерла на миг, развела руки – и белая ткань халата, ничем не скрепленная, упала к ее ногам. Словно немотствующий лебедь, ткань целовала ее ступни, и бледность обнаженного девичьего тела выделилась на фоне алого нутра комнаты еще сильнее.
Лотар склонился вперед и невольно поднял руку к глазам.
– Какой вид… почти слепящий, – прошептал он.
Это была молодая, едва достигшая половой зрелости девушка, восхитительно юная – не успевший раскрыться бутон. Властная, суверенная невинность сочеталась в ней с этим манящим обещанием неприкрытой телесной услады, пробуждающим жгучую необоримую похоть. Ее иссиня-черные волосы были разделены пробором посередине, завивались над висками и ушами и уходили назад, где были собраны в тяжелый узел. Ее большие черные глаза смотрели прямо на присутствующих безучастно, никого не видя. На губах ее играла столь же холодная бессознательная улыбка, полная сокрушительно-грозной невинности, а ее снежно-бледная плоть светилась так ярко, что весь окружающий давящий багрянец будто отступил прочь. Ликующие юные ноты парили по зале.
Только теперь Лотар заметил, что у девушки на руке сидел кипенно-белый голубь. Она слегка склонила голову и подняла руку, и птица вытянула головку вперед.
Бледная дева поцеловала голубя. Она гладила его и щекотала ему головку, тихонько сжимала ему грудку. Белый голубь приподнял немного крылья и прильнул крепко-крепко к сияющей плоти.
– Голубь мира! – прошептал духовник.
И тут внезапным ожесточенным жестом обеих рук дева вздернула птицу прямо над собой. Она запрокинула голову назад – и после, напрягши руки, разорвала тушку голубя на две половины. Красное хлынуло вниз – ни капли не попало на лицо девы, но по плечам и вздернутой груди, по сверкающей снежной плоти, потекли длинные ручейки…
21
Джованни Пьерлуиджи Палестрина (1525–1594) – итальянский композитор, один из виднейших полифонистов эпохи Ренессанса. Наиболее значительный представитель Римской школы музыки.