- Казимир, ты? - Генерал не смог скрыть удивления, обнаружив в главном диверсанте своего давнего сослуживца и счастливого соперника по любви, который по всем доступным документам числился расстрелянным ещe три с половиной года назад.
- Я, Витя, я. - Отозвался диверсант, вытер связанными руками струйку крови, стекающую с разбитой губы, и сплюнул в сторону кровавый комок слюны.
- А мы думали... - Продолжил разговор генерал.
- Что я давно подох! - Прервал его Казимир. - Хрен вам! - Он неловко продемонстрировал руками соответствующий фразе неприличный жест. - Не мог уйти, не попрощавшись со старыми знакомыми.
- И кто же организовал нам такую неожиданную встречу? - Генерал начал первую версию допроса.
- Тот, кто отдавал приказы непосредственно мне, лежит вон в той куче. - Казимир показал связанными руками на группу убитых диверсантов, сложенную чуть в стороне от места их разговора. - А кто приказывал ему, я не знаю. Да и интересоваться, если честно говорить, и не пытался.
- А если постараться вспомнить! - С угрозой в голосе продолжил генерал.
- Боюсь, что на это у меня не будет времени. Да и у тебя тоже. - Усмехнулся Казимир, больно скривив разбитые губы, и бросил полный тоски взгляд на дорогу немного впереди от того места, где они стояли.
- Фугас! - Проорал Андрей, оценив слова и взгляд пленeнного диверсанта. - С дороги немедленно.
Он рванулся в сторону неглубокого кювета, рывком увлекая за собой Виктора. Протащил генерала за собой несколько шагов, спеша выбраться за пределы участка дорожного полотна, заставленного бронетехникой, толкнул Виктора на землю и прыгнул вслед за ним. Падая на землю, он почувствовал, как поверх него приземляется ещe одно тело. «Охрана», - догадался Андрей.
Вздрогнула земля, валяя на поверхность дороги тех, кто ещe не успел последовать примеру малознакомого полковника. Вздыбился чeрный фонтан земли под третьим броневиком, подбрасывая вверх корпус бронемашины. Пришла звуковая волна, больно ударив по ушам, швырнуло на землю первые комки глины. Особо удачный ком приложился по каске Андрея и его сознание погасло.
20 мая 1942 года юго-западнее Берлина
- Гофман, почему люди всe время воюют? - Спросил Клаус.
Мальчишка просто поражал умением находить самые неудобные вопросы, или не имеющие ответов вообще, или же ответы были такими, что и вспоминать про них не стоило. Гофман попытался отделаться простым пожатием плеч, но не тут-то было.
- Вот, ты же не любишь воевать? - Продолжил Клаус. - Я же вижу.
Гофман усмехнулся. Не любит? Он ненавидит войну столь лютой ненавистью, что мальчишка и представить не может себе всю глубину этого чувства. В гробу он видал и эту войну, и генералов, посылающих его в бой, и жизненное пространство, которое понадобилось Рейху в столь негостеприимной России, и самого... А вот об этом не стоит громко кричать даже в собственных мыслях. В последнее время гестапо столь усердно ищет причины военных поражений в предательстве солдат и офицеров, что даже невинная шутка может закончиться военно-полевым судом, введeнным в прифронтовой зоне более двух месяцев назад. А там неслыханно повезeт, если тебя сочтут достойным искупить свою вину перед фюрером и Рейхом с оружием в руках в составе штурмового батальона. А если удача отвернeтся от тебя, то очутишься ты вскоре в объятьях «тощей вдовы», чтобы напоследок сплясать тарантеллу, как любят шутить дурашливые итальянцы.
- Никакой нормальный человек не любит воевать. - Решился ответить Клаусу его дед. - Я три войны видел, и точно знаю, что нравится на войне только законченным психам.
- А русские? - Не унимался Клаус. - Если они пришли к нам, значит им нравиться воевать? Значит они психи?
- Русские пришли к нам поквитаться за нападение на их дом. - Вмешался в разговор обычно молчавший пулемeтчик Векман.
- Но доктор Геббельс говорит, что это они напали на нас! - Возмутился Клаус.
Векман рассмеялся, ему вторил второй номер пулемeтного расчeта Граве.
- Нашeл кому верить. - Векман закашлялся, сплюнул в сторону густую слюну, ему прострелили лeгкое где-то в Польше в первый месяц войны и комиссовали по ранению, а в начале этого года призвали обратно, как и всех остальных солдат призывного возраста из их батальона Фольксштурма.
- Не знаю где берeт свои доказательства главный доктор брехологии, но я лично переходил русскую границу в три часа ночи ровно год назад. - Поддержал его Граве. - И даже протопал несколько десятков километров вглубь России до того, как русские дали нам коленом под зад. Мне ещe повезло, что ранили и успели эвакуировать обратно в Польшу, до того как большевики загнали нашу дивизию в котeл. А парни из моего взвода остались там навсегда.
Клаус обиженно замолчал, совершенно по-детски надувая губы от очередной обиды. Разговоры эти уже стали постоянным ритуалом, без которого не обходился ни один день. Мальчику было тяжело прощаться со своими иллюзиями, а желающих поддерживать детские заблуждения не находилось. Все они когда-то верили точно так же, как и Клаус, но реальность заставила проститься с верой в непогрешимость фюрера и правдивость сообщений министерства пропаганды.
Гофман повернулся в сторону Берлина, в очередной раз обнаружив над далeким городом громадный столб дыма и пыли. Город горел, горел безостановочно уже две недели. Его безжалостно бомбили, не жалея бомб и какой-то горючей гадости, которую по слухам невозможно было погасить ни водой, ни песком. Говорят, что по восточным окраинам столицы русские самолeты отбомбились теми самыми страшными бомбами, которыми сравнивали с землeй укреплeнные районы старой германо-польской границы и города, объявленные фюрером крепостями. Крепости не сдаются, а если гарнизон капитулировать не желает, то враг имеет полное право его уничтожить. Почти месяц на позиции их батальона выходят остатки гарнизонов пограничных крепостей. Усталые, израненные, обожжeнные, потерявшие веру во всe, тем не менее они стремились на запад, страшась самой мысли оказаться в плену. Берлинское радио постоянно передаeт рассказы очевидцев злодеяний советских войск, устраивавших, если верить рассказчикам, такое, что встают дыбом волосы от этих ужасов.
Клаус верит, выслушивая передачи о советских злодеяниях с круглыми от ужаса глазами. Векман с Граве втихомолку посмеиваются над завываниями птенцов доктора Геббельса. А дед Клауса ворчит, что «берлинские пустозвоны ничего нового придумать не могут и описывают те способы борьбы с врагами, которые солдаты кайзера применяли в Африке в начале века». Но если это правда хотя бы наполовину, то это действительно страшно.
А листовки, высыпаемые над немецкими позициями с большевистских самолeтов, говорят о другом. Что большевики несколько раз предлагали германскому правительству заключить мир, но Гитлер отказывается это делать. Кому верить?
Есть и третье мнение. Его высказывали пробившиеся на запад окруженцы. По их словам, коменданты двух крепостей расстреляли присланных русскими парламентeров, после чего советское командование отдало приказ пленных в этих укрепрайонах не брать. Это уже больше похоже на правду.
- Очередной фюрер со своею фрау спешит укреплять нашу оборону в тылу. - Векман язвительно прокомментировал творящееся за спиной их батальона столпотворение на дороге ведущей из Берлина на запад в сторону, пока ещe не перекрытую русскими танками.
Раньше больше бежали на юг, надеясь найти защиту в Баварии, превращeнной в одну большую крепость, по утверждениям всe того же доктора Геббельса. Но три дня назад русские танковые бригады перерезали дороги, ведущие в том направлении, превратив относительно спокойный юго-западный тыловой район в кипящий людской муравейник. А их потрeпанный две недели назад батальон вновь выдвинули на фронт, пусть и во второй линии, взамен подразделений, полeгших при отражении русских танковых атак.
Зрелище на дороге действительно было забавным. Здоровенный армейский грузовик, забитый мебелью, ящиками и мешками, медленно тащился в людском потоке, непрерывно сигналя и требуя освободить ему дорогу. Бредущие по дороге люди неохотно расступались в стороны, зло плевали под колeса счастливчика, умудрившегося добыть транспорт для спасения своего барахла, в бессильной ярости грозили кулаками в сторону кабины, где торчала остекленевшая физиономия в мундире чиновника какого-то ведомства, с такого расстояния разглядеть какого именно было просто невозможно. Но наибольшую злобу людей вызывала сидящая в кузове женщина в легкомысленной шляпке со страусиным пером и меховой шубе, неуместной в конце последнего весеннего месяца. Даже до их позиций долетали выкрики возмущeнных беженцев, самыми безобидными из которых были пожелания «этой шалаве» попасть вместе со своим барахлом под русскую бомбeжку. Какой-то сорванец запустил в жену чиновника камнем, умудрился сбить с еe головы шляпку. Женщина испуганно накрыла голову руками, опасаясь, что следующий камень придeтся по голове, но в эту минуту грузовик выбрался из людской толпы и прибавил скорости.