Рядом с ожидавшем меня экипажем, стояли несколько матросов и что-то жарко обсуждали. Надо сказать, случилось такое впервые. Обычно нижние чины стараются держаться от начальства как можно дальше, справедливо полагая, что ничего хорошего от господ офицеров ожидать не приходится. Однако сейчас они о чем-то горячо просили моего вестового.
— Ваньша! — уговаривал рослый артиллерийский квартирмейстер с георгиевским крестом на форменке. — Ить ты мне крестник! Помоги!
— Да я ж рази против, дядька Семен! Только дело то уж больно заковыристое, не знаю, как и взяться…
— Что у вас тут? — строго поинтересовался я.
— Здравия желаем вашему императорскому высочеству! — рявкнул первым пришедший в себя унтер.
— И тебе не хворать, служивый! Вольно! Теперь рассказывайте, какая у вас к моему вестовому надобность?
— Спасите Митьку, ваше высокое…
— Час от часу не легче. Какого Митьку, от чего спасти? Да не телитесь, а говорите по делу…
И тут мне поведали весьма любопытную историю. Матрос первой статьи Дмитрий Воробьев служил вместе с квартирмейстером Ермаковым на канонерской лодке «Балагур». И даже отличился во время памятного боя со шлюпами противника. Он тогда первым добрался до французского парового бота, за что и был представлен к кресту. Но потом случилось странное. Большинство французских моряков погибло, но одному «гард дё ла марину» [2] удалось выжить. И как только он пришел в себя, рассказал, что видел русского матроса, занимавшегося мародерством.
В другое время никто не обратил бы на эти слова никакого внимания, но так уж случилось, что при этом присутствовал командир «Балагура» князь Вадбольский также раненый во время сражения.
В общем, началось расследование, во время которого выяснилось, что единственным подозреваемым может быть только Воробьев. Больше того, в его вещах нашлись французские монеты и несколько табакерок. Объяснить откуда все это взялось, он не сумел, и угодил под стражу.
— Хреново! — констатировал я, выслушав рассказ. — А что Тыртов?
— Его благородие господин мичман поначалу заступался, а потом как вещицы нашлись, сильно осерчал.
— Понятно. Где сейчас ваш «злоумышленник»?
— Да какой он злоумышленник, ваше императорское высочество! Просто дурак…
— Я спросил, где⁈
— Так что на гауптвахте!
— Поехали.
То, что матрос виноват, я нисколько не сомневался. Беда лишь в том, что система наказаний сейчас очень простая. И за этот не самый красивый, согласен, проступок его, скорее всего до смерти запорют. А это, как по мне, перебор…
Великий князь Константин числился на службе уже почти двадцать семь лет, но за все это время ни разу не появился на гауптвахте для нижних чинов. Так что мой приезд произвел изрядный переполох.
— Вольно! — велел я выслужившемуся из простых матросов дежурному офицеру. — Распорядись доставить сюда арестованного Воробьева. А мне дай его дело…
— Слушаюсь!
Коротко пролистав документы, я пристально посмотрел на вытянувшегося передо мной матроса. Тот, кажется, даже не дышал…
— Грабил покойников?
— Ваше императорское… как на духу… Виноват!
— То-то что виноват. А этого, как его черта, Жана Лавальена?
— Французика-то? Никак нет! Только револьверт отнял и по башке дал!
— А за что?
— Так это… чего он им в меня тыкал? Ежели сдаешься, так подними руки, и вся недолга! А он за пистоль схватился, да еще и ругался непонятно! Ну я и того…
— Револьвер куда дел?
— Так это… господину гардемарину Тыртову отдал, то есть уже мичману. Мне-то он без надобности, а ему очень даже пригодится! Охфицерская вещица, фасонная!
— Понятно. Что ж мне теперь с тобой делать?
— Спасите, ваше императорское высочество! — рухнул на колени матрос. — Богом клянусь, отслужу! Жизнь за вас отдам! А если…
— Что, если?
— Если нельзя помиловать, прикажите чтоб меня расстреляли, а не забили будто пса шелудивого… — обреченно выдавил из себя матрос.
— Свинец еще на тебя тратить, — жестко усмехнулся я. — Нет, брат. От меня так просто не отделаешься… До канонерок где служил?
— На «Сысое Великом».
— Кто командир?
— Их высокоблагородие господин капитан первого ранга Кишкин Александр Михайлович.
— Канониром?
— Так точно! Третий номер орудийного расчета!
— Значит должен был и в абордажной команде числиться… [3]
— В первом абордажном взводе первой партии состоял, — оживился почуявший что ветер переменился матрос.