Ребята в нем души не чаяли, особенно когда он начинал рассказывать о войне. Истории были жуткие, жестокие, но дух от них захватывало. Разошедшись, военрук доставал из кармана большой складной нож и метал его в цель — специально принесенный чурбак — в самый срез, в кольца дерева. Метал раз за разом, точно в центр.
Все мальчишки школы — от третьеклассников до усатых выпускников — увлекались этим. И многие мечтали об армии, о службе в десантных войсках…
Армия! Вот где и сегодня нужны сила и ловкость, твердый характер, решительность, воля.
В Африку Евгений уезжал с радостью. Он твердо верил, что сегодня это единственный континент, где еще живут приключения, где таинственное и неизвестное таится на каждом шагу в обычных на первый взгляд вещах.
Он знал, что над Боганой сгущаются тучи. Он читал об этом еще в московских газетах. Да и здесь все ждали вторжения или переворота, или еще чего-нибудь в этом роде. Евгений внутренне был готов к бурным событиям в стиле приключенческих фильмов. И даже сейчас происходившее занимало его своей бурной стремительностью.
Он смотрел на все словно бы со стороны, не ощущая реальности происходящего.
Тишина длилась минуты две-три. Потом за дверью что-то загрохотало, раздались крики, шум борьбы.
— Черт! — вырвалось у Хора.
Он ударом ноги распахнул дверь и направил ствол автомата в коридор.
— Живым взять! Живым! — проревел он.
И сейчас же в холл ввалились два солдата и Аде. Они волокли африканца в окровавленной белой рубашке, выбившейся из-под элегантного черного пиджака, один рукав которого был оторван.
Аде мощным ударом в подбородок швырнул пленного на пол, он пролетел через весь холл, ударился головой о камин, застонал, попытался встать.
Солдаты испуганно смотрели на распростертое тело. Оба они были из Боганы, и Майк помнил, что одного из них звали Джимо. Это был невысокий крепыш с тяжелым квадратным лицом. Вместе со своим другом (Майк не помнил, как его зовут), длинным малым с чахоточной грудью и развинченными движениями рук, болтавшихся словно на шарнирах, он бродил в поисках работы от Порт-Жантиля до Дакара. Длинный тщательно скрывал в лагере свою болезнь — боялся, что его выгонят, хотя о том, что он болен туберкулезом, знали все офицеры. Но им было совершенно безразлично, кого уложат у берегов Боганы.
Джимо мечтал стать проповедником и учился грамоте самостоятельно. Он даже добровольно вызывался в караул — сидел в будке у лагерных ворот и при свете прожектора учил английские буквы и слоги по дешевому тоненькому букварю, аккуратно скрепленному самодельной обложкой из прозрачной пластмассы.
К Джимо приходил его друг, и Майк видел, обходя посты, как тот сидит, закутавшись в грязное, бывшее когда-то бежевым одеяло, и, стараясь удержать кашель, чтобы не мешать, с уважением следит за толстыми, с трудом произносящими чужие звуки губами Джимо.
В глубине души Майк подозревал, что эта пара дезертирует, как только окажется на родной земле, и то, что они сумели схватить Гвено, искренне удивило его.
— Идиоты! — прошипел Хор. — Я же предупреждал — впустить беспрепятственно.
Он обернулся к солдатам:
— Эй вы, свиньи! Разве так обращаются с министрами? Помогите ему встать. Вот так. Да прислоните его к стенке, если не держится на ногах!
Джимо с другом поспешно выполнили приказ. Чахоточный даже попытался стереть рукавом кровь с лица Гвено, который резко от него отвернулся.
Хор оглянулся на сидящих за столом, закусил губу, зябко поежился. Взгляд его скользнул по лицу Елены, бледному, полному ужаса, задержался на руках Жени.
Он сделал несколько шагов по холлу и резко остановился перед Майком.
— Капитан, — скривившись, сказал он. — Я вижу, вы здесь встретили друзей детства. Наверняка вам будет что с ними вспомнить. Так вот, возьмите-ка этих двух симпатичных молодых людей и уединитесь с ними где-нибудь подальше от нашей компании. Но предупреждаю, что если хоть один из них ускользнет и поднимет шум…
Он положил руку на плечо Майка и криво улыбнулся:
— Надеюсь, ты, сынок, понимаешь, что в случае провала операции нас в плен брать не станут. Он обернулся к сержанту:
— Аде, помогите капитану Брауну отконвоировать молодых людей. Да чтобы они у вас были в целости и сохранности!
Евгений угрюмо усмехнулся:
— Спасибо за заботу.
Майк молча пропустил Елену и Евгения впереди себя в коридор. Сзади шел Аде с автоматом наизготовку.
— Пойдем к тебе? — мрачно спросил Майк девушку, когда они миновали часового, стоявшего у двери в холл.
— Как хочешь, — покорно согласилась девушка, и они пошли по лестнице на второй этаж.
Убедившись, что Майк увел Елену и Евгения, Хор обернулся к пленнику:
— Добрый вечер, господин министр. Мы ждали вас к ужину. Прошу…
Он забросил свой автомат на ремне за спину и широким жестом хозяина пригласил пленника к столу.
— Как видите, ваш прибор ждет вас, а я, как незваный гость, примощусь где-нибудь с краю. А вы, господа, что же вы не приветствуете своего гостя, министра Мануэля Гвено?
— Это не Мануэль Гвено! — твердо сказал Корнев. — И прекратите этот балаган.
— Вот как? — усмехнулся Хор. — А кто же?
— Это личный секретарь министра, я его хорошо знаю, — спокойно подтвердил слова Корнева грек.
Хор недоверчиво посмотрел на пленника: слова советника (подданный США!) несколько поколебали его.
— К тому же министр никогда не станет ездить на «фольксвагене», — серьезно продолжал Мангакис.
— Резонно, — согласился Хор. — Со слона они пересаживаются обычно прямо в «мерседес». Но мне хотелось бы послушать и нашего гостя.
Он подошел к пленнику, стоящему у стены под прицелом автоматов:
— Ну, молодой человек? Кто же вы и зачем пожаловали в этот дом?
Пленник вскинул голову. У него было приятное, правильное лицо. Нос почти прямой, тонкий. Широкие ноздри трепетали от ярости, губы плотно сжаты.
— Собака! — процедил он, и глаза его вспыхнули ненавистью.
Хор неторопливо вынул из кармана куртки тонкие черные перчатки, все так же неторопливо натянул их, расправил… и страшный удар в челюсть бросил пленника на стену. Обмякшее тело сползло на пол.
Хор качнул голову пленника носком башмака.
— Оттащите-ка его к лагуне, приведите в чувство да побеседуйте с ним по-своему, — приказал он наемникам. — Но смотрите, чтобы остался в живых. А ровно через полчаса тащите его сюда. И кстати, пусть сюда придет радист, а то мы тут несколько отвлеклись…
Солдаты поволокли безжизненное тело к веранде, перекинули его через перила и скрылись в темноте сада.
Хор подошел к столу. Налил себе полстакана виски и залпом выпил.
— Так вот, господа, — начал он, как будто продолжая только что прерванный разговор. — А теперь мне хотелось бы провести небольшой эксперимент. Белая солидарность еще ни разу не подводила меня в Африке. Мне не хотелось бы, чтобы она подвела меня и сегодня. Потому что если окажется, что вы меня обманули, что этот парень действительно министр, значит, вы встали по другую сторону черты, там, где черные. А вы должны знать, что такое в Африке не прощается.
Он налил еще виски, выпил, посмотрел на часы.
— Но я даю вам еще один шанс. Мои люди умеют допрашивать. И если я узнаю, что этот черномазый в действительности Мануэль Гвено, а не тот, кем вы мне его пытаетесь представить, не от вас, а от него самого… Словом, подумайте о своих детях. Я думаю, что отцам неприятно доживать век, если они лишатся детей из-за собственного глупого упрямства. Тем более что министр этот парень или нет — у него одна дорога: пуля в затылок — ив лагуну. — Он снова поежился. — Вы видите, господа, я нервничаю. Давно мне уже не бывало холодно. Прошу вас, не доводите меня до необходимости принимать крайние меры. Я пойду поброжу пока по саду, соберусь с мыслями. Мне надо собраться…
В голосе его была усталость.
Кейта Диеш с ящиком полевой рации появился из темноты и щелкнул каблуками.