Через три-четыре километра дорога свернула налево. Начался подъем. Под ногами шуршали сухая листва и хвоя. Виктор Котлов уже ничего вокруг не видел и не слышал. Мешок за спиной налился свинцовой тяжестью. Края банок врезались в кожу, плечо затекло. Отвык от марш-бросков с полной выкладкой, да и годы не те. Держаться на качающейся корабельной палубе, белкой взлетать по трапу, это пожалуйста, а от пеших прогулок с мешком за спиной увольте.
Сколько они шли, Котлов не помнил. Наконец по колонне прозвучала команда: «Привал». Виктор Николаевич выронил мешок и рухнул на лесную подстилку как подкошенный. Его мутило, дыхание давно сбилось, изо рта вылетали только сдавленные хрипы.
– Загнали они тебя, адмирал, – рядом прозвучал смешок Алексея Черкасова.
– Еще километр, и я труп, – признался Ринат Халиуллин, вытирая со лба пот.
На штурмана было жалко смотреть. Глаза поблекли, темно-рыжие волосы намокли от пота. Плечи опустились. Ринат с тяжким вздохом опустился наземь и, заложив руки за голову, уставился в небо. Дмитрий Комаров выглядел куда лучше. Неизбежное преимущество молодости. Казалось, молодой офицер даже не утомился. Виктор Котлов запоздало вспомнил, что последние километры Комаров бережно поддерживал его и все порывался отнять мешок.
Партизаны интереса к пленникам не проявляли. Рассредоточились под деревьями, побросали свою ношу, в походе каждая минутка отдыха дорога. Двое молодых разошлись в стороны, поправляя на ходу оружие.
Немного отдышавшийся Виктор Котлов перевернулся набок, приподнялся на локте и, сорвав травинку, принялся ее жевать. Хорошо-то как! Вечереет. Жара спала. Пора думать о ночевке. Любопытно, партизаны прямо здесь собрались разворачивать бивуак? Нет, не похоже – никто за хворостом не идет, палатки не расставляют. Значит, главарь решил устроить еще одну пробежку по вечернему холодку.
Из-за кустов выскочил парень и подбежал к командиру. Они о чем-то пошушукались. Затем старший махнул рукой и первым взвалил на плечо вещевой мешок. Ох, придется подниматься. Подошедший к пленным лохматый, со спутанной бородой мужик подтвердил догадку, просто-напросто пихнув Диму Комарова стволом карабина.
После короткого отдыха подниматься и взваливать на плечи тяжеленный груз было еще хуже. Скоты! Виктор Николаевич уже не надеялся, что этот день когда-нибудь кончится. Остается только сдохнуть как загнанная лошадь.
Но все плохое когда-нибудь кончается. Завершился и этот переход. Через пару километров партизаны вышли к заброшенному лесному хутору. С первого взгляда видно, что здесь давно никто не живет. Огороды затянуло молодой лесной порослью. Некогда крепкий забор в полтора человеческих роста покосился. Дом и дворовые постройки пока стоят, добротные стены сдерживают удары неукротимого прибоя времени. А вот окна зияют черными дырами, стекла выбиты, ставни сняты. Покатая крыша поросла мхом и травой.
Как символ победы природы над человеком, сквозь дыру в настиле крыльца пробилось молодое деревце. Двор зарос травой и кустарником. Рядом с покосившимся сараем лежит уродливая груда железа. Кажется, раньше это был грузовичок.
Если со стороны хутор поражает своей безжизненностью, то, попав туда, понимаешь, что не так он мертв, как кажется. Явно партизаны не один раз останавливались здесь на ночлег. Пол в доме аккуратно подметен, в одном из сараев сооружен летний очаг, под навесами сухие дрова. Окна изнутри закрываются невидимыми снаружи ставнями.
Партизаны проникли на хутор через прикрытый разлапистой пышной рябиной пролом в заборе. Запертые на засовы ворота давно вросли в землю, дорога перед ними цветет некошеным разнотравьем.
Быт лесных жителей продуман до мелочей. Ничего лишнего у них нет, с собой только самое необходимое, но и этого при должном подходе и если руки не кривые вполне достаточно. Люди быстро превратили старый дом в пригодное для ночлега место. Разожгли очаг в сарае. Двое молодых сбегали в овраг за росчистью к роднику за водой. Вскоре с улицы потянуло непередаваемым, сводящим с ума ароматом каши с тушенкой.
– Вот и пригодилась наша конина, – хмыкнул Комаров.
– Это для Рината варят, – подначил Черкасов, – он у нас татарин, конину любит.
– Лишь бы мясо было, – вздохнул штурман. – И за угол зайти не мешает.
Пленные находились в одной из комнат с намертво заколоченными окнами. Было у Котлова такое ощущение, что они не первые заключенные в этой импровизированной камере.