И они победили. Нападающие прекратили атаки, повернули коней, поскакали прочь. По пыльной дороге мчались на выручку командующему татарские эскадроны из Андижана.
Утром в Андижане состоялся митинг, на котором выступил Фрунзе. Он говорил по-русски, по-узбекски, с тем особенным подъемом, когда оратору нужно сказать что-то значительное, важное и совершенно необходимое.
— Басмачество — смертельный враг трудового народа, борьба с ним — священный долг не только Красной Армии, но и всего населения, — говорил он. — Большевики завоевали свободу для всех народов России, им надо завоевать теперь доверие и любовь простых людей Туркестана. Мы несем вам великие идеи революции, и каждый наш поступок должен соответствовать нашим словам. Мы должны оставлять за собой в кишлаках Ферганы не слезы и горе, а радость и благодарность. Если же кто-то из кзыл аскеров рискнет осквернить Красную Армию недостойным поступком — горе такому человеку!..
Внимательно слушали красноармейцы, железнодорожники, дехкане, в притихших толпах на площади чернели паранджи женщин, и опять Фрунзе хотелось видеть их открытые лица, чтобы понять действие своих слов. Но это было еще невозможно, законы шариата стояли над рабынями мрачными тенями.
После митинга Фрунзе возвращался в штаб бригады. Автомобиль крутился в узких улочках, нырял в тень густых тополей, огибал бесконечные дувалы, пока не выскочил на небольшую площадь с кружевным минаретом. Около мечети толпились аксакалы и женщины с неизменной паранджой на лице. Они что-то кричали, призывая на помощь.
— Остановись, — сказал Фрунзе шоферу и выпрыгнул из машины.
— Уй бой, вайдот, вайдот! Кель сакчи, кзыл джигит![5] — вопил старик, размахивая сорванной с головы тюбетейкой.
— Что тут происходит? — спросил Фрунзе.
Аксакал показал на двух красноармейцев, отнявших у него корзину с лепешками.
Фрунзе шагнул к ним.
— Как вы смеете грабить человека? — спросил он гневно. — Вы бойцы Красной Армии! Как вы смеете?
— А тебе чо надоть? Не встревай в чужие дела, — нагло обнажил в усмешке желтые зубы один из бойцов.
— В машину! Немедленно! — Фрунзе вынул наган.
Бойцы наконец догадались, кто перед ними, и покорно подчинились приказу.
В штабе бригады Фрунзе приказал созвать военно-полевой суд. Сам заперся в комнате и долго ходил из угла в угол: вихрь смятенных мыслей не давал покоя. «Корзина с лепешками — мелочь, но мы произносим высокие слова о свободе, избавлении от гнета, от произвола и насилия. Все красивые слова — вздор, если они перечеркиваются пусть даже ничтожным поступком мародера! Вздор и болтовня, если не последует наказание — немедленное, беспощадное! Враги используют даже мелкий проступок против нас. Да еще как используют — тысячекратно раздуют клевету. Но на каких весах взвешивать преступление и наказание в условиях военного времени, да еще здесь, в Азии, перед лицом не знавшей справедливости бедноты? Не корзина лепешек, а принцип революционной идеи требует возмездия, но не я ли вчера говорил комиссару: «Впадать во гнев владыке недостойно, добро и зло решает шах спокойно...» Я не хочу быть владыкой, но мне решать судьбу многих людей по законам революции... Так решай же, решай...»
Он присел к столу, сжал ладонями голову. Тяжело, учащенно стучало сердце, голубоватые тени стали темными, и все в комнате подернулось пепельным цветом.
Нервничая и сердясь на себя, он начал писать приказ, прорывая бумагу пером:
«Все негодяи, грабители, примазавшиеся к революционной власти для достижения своих личных целей, изгоняются из ее рядов. Начинается привлечение к власти широких кругов мусульманского населения города и кишлака... Скорей же, братья дехкане, подымайтесь на борьбу с язвой местной жизни — басмачеством!»
Перечитал написанное и, подумав, зачеркнул слово «Приказ», написал: «Воззвание». Это должно быть воззвание к населению Ферганской долины, в котором открыто признаются все ошибки и несправедливости, допущенные представителями Советской власти против дехкан. А они были, эти ошибки! Незаконные реквизиции были, и насилия были! Но в безумном напряжении последних дней как-то не удавалось взглянуть на них со стороны, осмыслить политически, оценить морально.
Поздно вечером военно-полевой суд вынес приговор бойцам, ограбившим старого дехканина. Приговор о расстреле лежал на столе командарма, но он все ходил и ходил из угла в угол, не решаясь начертать на нем короткое слово «утверждаю».