— Сегодня трудный день. Со всех концов Москвы ко мне поступают сведения о бесчинствах и грабежах. Орудует банда какого-то Андерса, его молодчики задерживают прохожих, производят обыски и аресты по квартирам. Опытный налетчик этот Андерс, неуловимый, стервец.
— Мне уже говорили про Андерса. Он гвардейский офицер, если не ошибаюсь. Поймать во что бы то ни стало!
— Когда поймаем, доложу особо. А пока дай мне письменное распоряжение ВЦИК о борьбе с налетчиками. Оно необходимо, чтобы никто, особенно эсеры, не смели упрекнуть ВЧК в беззаконии, — сказал Дзержинский.
— Хорошо, — Свердлов положил трубку.
— По-моему, тот самый Андерс. Я с ним полгода назад в Гатчинском дворце столкнулся, когда генерала
Краснова арестовывали. Пытался и Андерса арестовать, да успел скрыться... — сказал Южаков.
— Возможно, он и есть.
— Как человек мил с лица, в душе ищи ты подлеца, — убежденно ответил Южаков.
— Нельзя так категорично, — возразил Свердлов, — даже в шутку не следует.
— О таких, как Андерс или Керенский, у меня нет иного суждения. Это у них в крови, от отцов и дедов.
— С мнением о Керенском согласен, что же касается его отца, о нем у меня весьма приятное воспоминание, — улыбнулся Фрунзе. — Он был управляющим всех учебных заведений Туркестана и дал мне характеристику как первому ученику Верненской гимназии. Пусть это мелочь, но все же приятно, а воспоминания юности незабываемы.
— Хорошее воспоминание! Владимир Ильич в шутку говорил мне, что золотой медалью обязан отцу Керенского. Он был тогда директором Симбирской гимназии, — заметил Свердлов.
— Если бы он знал, кем станет Ленин, не видать бы Ильичу золотой медали. Не предчувствовал старик Керенский, что и сынок его будет временным властителем России. Калифом на час. Какими только завитушками не украшает русская история свой фасад, — расхохотался Фрунзе.
Утром Южаков постучал в номер Кулакова. Тот открыл сразу, словно ждал его стука.
— Доброе утро, Павел. С дороги-то, чай, спал без задних ног?
— О, я вовсе не спал. Только что вернулся, — весело ответил Кулаков, раскуривая трубку.
— Где же ты был? У дамы, что ли?
— В Третьем доме Советов, там всю ночь наш ЦК заседал. Бурные дебаты происходили, и надо признаться — в моей голове многое прояснилось, — все с той же легкомысленной веселостью говорил Кулаков. — Давай-ка чайку попьем, у меня, правда, кроме сушек и воблы, нет ничего. Революция все сожрала.
— Сушки, да вобла, да цейлонский чай! — ахнул Южаков. — Ты богач по сравнению со мной, мы в Москве на полфунте черного хлеба да на полселедке живем.
— Так-таки все? И председатель ВЦИК — тоже полфунта?
— И он полфунта черного.
— Посылаете продовольственные отряды, выкачиваете из деревни хлеб, а куда все деваете? Псу под хвост?
— Не ерничай! Сам знаешь, не возьмем излишки хлеба — город вымрет от голода. Рабочий класс, армия, дети вымрут...
— А кто виноват? В голоде, в разрухе, в позорном мире с немцами кто виноват? Вы, большевики! Россию превратили в тысячеверстное кладбище... Железные дороги зарастают полынью, березовые рощи вырубаются на кресты по вашей вине...
Южаков поставил на стол стакан с недопитым чаем, спросил уже сердито и сурово:
— О войне, о царе, о Временном правительстве позабыл?
— Войны нет, царя нет, Временного правительства нет, одни большевики остались и талантливо разбазаривают матушку-Русь!
— Не узнаю тебя, Павел. И не пойму, кто передо мной — миллионер Рябушинский или революционер Кулаков? — возмутился Южаков.
— Революционер перед тобой, революционер. Вы же переродились, слепые ниспровергатели всего разумного и человечного!
— Послушай, Павел, — Южаков продолжал уже голосом более ровным. — Если бы мы не были вместе в ссылке, я бы объявил тебя своим врагом со всеми вытекающими последствиями.
— А какие последствия вытекают из твоих угроз?
Южаков пощелкал ладонью по кобуре:
— Для врагов революции у меня есть только это. Дай бог, чтоб до него не дошло. — Хлопнув дверью, он вышел из номера.
Тень от настольной лампы прикрывала лицо графа Мирбаха: так было удобнее следить за своим собеседником. Граф любил наблюдать из тени, это давало некоторые, хотя и мелкие, преимущества.
Перед Мирбахом сидел капитан Андерс — представитель новой монархической организации, созданной в Москве бывшими царскими сановниками.