Главным и привычным оружием лесных жителей были топоры, рогатины и легкие луки. Среди сторонников нашлось немало умельцев, владевших разными ремеслами. Добрыня сбивал из них отдельные ватаги лесорубов, лодейных мастеров и городников. Он назначал старшин по кузнечному делу, кожемякам, возчикам. Всем находилась работа. Свозили к городищу железо, наковальни, мехи, щипцы, кувалды. Все железное, что только можно было отыскать вокруг, будь то лемех сохи или ухват, перековывалось в мечи, секиры, наконечники копий. Из отходов железа и меди ковали наконечники для стрел: шли на них за нехваткой металла и осколки кварца и кость.
Под руководством мастеров-кричников ладились помости и гати Мужики черпали из гнилостной хляби болотную руду, свозили ее к глиняным домницам. Подмастерья качали в них воздух мехами из козьей кожи, а когда плавка подходила к концу, они по знаку маете ра разбивали печь, подхватывали щипцами малиново-жаркие крицы, укладывали их на наковальни. Ухали один за другим молоты, веером разлетались искры. За считанные минуты масса раскаленного металла превращалась в двухпудовую гладкую лепешку. Кузнецы точными ударами рассекали ее на равные доли, превращая их после долгой ковки в обоюдоострые мечи, боевые секиры, в шлемы и нагрудники.
Металл, кованный в жарком пламени, называли харалужным...
Ну а если в ночи раздавался дробный перестук копыт и летели сквозь тьму огненные круги... то в страхе молились сторонники, которым казалось, что сам бог небесного огня Сварог пишет огненным перстом своим на черном покрывале ночи колдовские магические знаки: это на холодном ветру закаливались клинки будущих мечей. Когда сталь остывала, мастер подгонял уставшего коня к кузнице и уже на свету рассматривал металл, постукивал по нему пальцем, слушал внимательно и по одному ему только известным признакам определял качество закалки. Если она не удавалась, кузнец снова разогревал полосу, выбегал с ней на воздух, вскакивал на свежего коня и летел по поляне, вычерчивая раскаленным клинком огненные круги...
Таким образом создавалась знаменитая русская сталь — буссть. Клинок из буести прорубал кольчугу и не ведал преград из щитов и броней.
Только самые искусные мастера могли создавать такие клинки. Их уважали, боялись, им воздавали всяческие почести, ибо во все времена и у всех народов искусное ремесло ценилось превыше всего. А во времена суеверий помимо всего кузнец считался волшебником и колдуном!
Около Добрыни остановился сгорбленный седой старик. Он был в таком возрасте, до которого доживает только носитель добра. Все злое в нем, если и было, давно умерло. Обрамленное сединами лицо старца источало одухотворенность и спокойный свет мудрости. Но он. подошедший к порогу Псрунову, не внушал чувства неизбежного — жизнь, неуемная и буйная, горела в его лучистых светлых глазах, искрящих добро. Ибо только добро есть символ вечной жизни!
В правой костистой руке старик держал длинный посох, за плечами висел на лямках холщовый мешок.
Добрыня невольно соскочил с коня, склонился в поясном поклоне.
— Кто ты еси, внучек? — спросил ласковым голосом старик.
— Так, ста, дедушка, воевода яз княжецкий, а по имени Добрыня, — почтительно ответил витязь.
— Ты-то мне и нужон, внучек. Подмогни-кось котомку снять. Добрыня подошел, снял мешок с плеч старика. Тот вздохнул
свободнее и даже немного распрямился.
— Вот и ладно. А теперича, добрый молодец, вынь из котомочки, што в ней лежит.
Витязь развязал лямку и вынул длинный сверток. Развернув его, увидел меч старинной работы. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить качество клинка — черная сталь отливала золотистыми искрами.
Вокруг уже собралась толпа любопытных. Среди ратников нашлось немало знатоков.
— Буесть из Дамаскии! — восхищенно воскликнул один из кузнецов.
— Нет, мил человек, — возразил старик. — Чудный меч сей на Руси кован, Нагибой-мастером.
— Кто же владеет славным оружием сим? — спросил Добрыня дрогнувшим от волнения голосом.
— Был сей меч-кладенец в моей деснице. Не раз поднимался он на заступу Руси, и серым волком утекал от него ворог по яругам[87].
— Кто ж ты еси, дедушка?
— Имени моего, чать, уж не помнят на святой Руси. В иные времена был яз витязем славного князя русского Оскольда и звали меня Политой.
Изумленный шепот пробежал по рядам ратников: ведь князь Аскольд правил Киевом в середине прошлого века. Значит, старик Давно уже переступил через вековую черту! И теперь все, к чему обращался его взор или прикасалась рука, приобретало особый смысл, предрекая удачу и счастье...
— Витязь Полита, а кому ж ты принес сей меч славный? — спросил Добрыня.
— Тебе, богатырь. Ибо в тебе яз разглядел молодость свою.
— Разве нет у тебя детей да внуков, дедушка Полита? Пошто ты даришь сей добрым клинок чужому человеку? — спросили рядом.
— На святой Руси нет у меня чужих, — ответил старый витязь. — Все вы дети, внуки и правнуки мои... А на твоем челе, богатырь, — обратился он к Добрыне, — зрю яз жребий светлый. Много подвигов свершишь ты во славу Руси. Отдаю тебе мой меч... — Старик на мгновение замолк и со вздохом закончил: — А как срок твой придет, так передай клинок сей в десницу доброго богатыря. Пускай, разя ворогов, трудится он вечно во славу земли Русской!
— За Русь! — прогремело над толпой и молнии сотен клинков сверкнули в ратном салюте. — Во славу витязя Политы! Пер-рун!
Когда клики смолкли, старый богатырь сказал, улыбнувшись:
— Ну вот и ладно. Спокойный яз теперь. Пойду...
— Куда ведет тебя путь твой, славный витязь русский?
— Туда. — Полита поднял перст к небу. — В дружину грозного Перуна! Все, што положено мне было по судьбе моей, сделал яз на земле светлой. Прощайте, друзи! Буду ждать каждого из вас в черед свой за братчинным столом бога-витязя. А меня уж заждались товарищи трудов бранных и князь мой Оскольд.
Старик повернулся и зашагал по лесной тропе. Через минуту кусты скрыли его...
— А ведь это был сам Перун, — молвил кто-то с суеверным страхом.
— Верно! Не могла длань человеческая отковать клинок сей, — поддержал его рябой кузнец в кожаном переднике.
Добркня заметил на лезвии надпись, вгляделся и прочитал вслух:
— «Яз заступник Святой Руси в деснице витязя Политы Буславича. Дар князя Аскольда».
— Нет, братие, не бог он, а богатырь земли Русской!.. Вечерело. В сгущающихся сумерках продолжали стучать молоты, взметая ввысь мириады ярких искр, — Русь ковала оружие!
Возле одного из костров пузатый мужик вдруг ухватил какого-то парня за ворот ветхой рубахи и завопил истошным голосом:
— По слову воеводы Ядрея!.. Беглый холоп он! Вяжи его! Дер-жи-и-и!
Парень, широкоплечий и высокий, стоял, вжав голову в плечи, и не пытался сопротивляться. Сторонники окружили их. Раздались голоса:
— Ты, кровопивец, отпусти парня по добру...
— Ишь вцепился, ако клещ!
Кто-то ухватил пузана за пояс, пытался оттащить от холопа. А атаман татей, недолго думая, вкатил ему звонкую затрещину в ухо. Мужик покачнулся, но парня не отпустил.
— Ка-ара-а-у-ул! — завопил он, получив удар по второму уху. — У-убива-а-ют!!!
Добрыня верхом на коне въехал в свет костров. Сторонники, ворча, расступились.
— Кто таков?! — грозно спросил воевода.
— Так ить... — испугался пузач. — Воеводы преславного Ядрея тиун есмь...