— Что с тобой делать! Иди.
Филимонов вышел в коридор и направился к туалету, но через два шага понял, что дойти туда не успеет. Томатный сок, выпитый весной в магазине “Дары природы”, колом стоял в горле. Он повернул обратно, выбежал на крыльцо, заскочил за угол, и здесь его вырвало.
Рядом у тротуара была разрыта земля, рабочие укладывали в траншею обернутые войлоком трубы. Филимонов сел на ступеньку крыльца и, как учила мама, стал глубоко дышать носом. Пахло электричеством.
2Надежда Степановна тоже почувствовала этот разлитый в воздухе тревожный запах, но в ее памяти для него не нашлось подходящего имени. Торопясь, чтобы успеть до перерыва, она перебежала улицу в неположенном месте и все-таки опоздала. “Гастроном” уже закрывался на обед, вход загораживала мрачная тетка в белом халате. Унижаться перед ней не хотелось. В поисках чего-нибудь, способного заменить торт, Надежда Степановна направилась к маленькому импровизированному рыночку около трамвайной остановки. Десятка полтора старушек в два ряда сидели на перевернутых магазинных ящиках, перед ними пестрели разноцветные бидоны с ягодами и райскими яблочками, в бутылках торчали астры и гладиолусы, на расстеленных газетах жалкими кучками лежали вялые осенние грибы. Одна бабка торговала мухоморами. Они предназначались или гурманам, имеющим терпение варить их в семи водах, или язвенникам, утратившим веру в патентованные аптечные средства.
Надежда Степановна прошла рыночек насквозь, и перед крайней старушкой увидела облупленную эмалированную кастрюльку, доверху наполненную мелкими, буровато-черными ягодами. Она даже не сразу поняла, что это черемуха. Торговать ею можно было только от полной безнадежности.
Мухоморы, и те выглядели здесь уместнее. Черемуха давно не считалась за ягоду, последний пирожок, для которого она служила начинкой, Надежда Степановна съела лет двадцать назад. А какие были пирожки! Легкий хруст дробленых косточек, мраморные прожилки на корочке, душистая фиолетовая мякоть внутри.
— Почем? — спросила она.
— Полтинник стакан.
Надежда Степановна достала из кошелька рубль.
— Один, пожалуйста.
— Бери уж два, сдачи нет, — сказала старушка, вынимая из крошечного запавшего рта, похожего на рот постаревшей куклы, несоразмерно громадную папиросу.
В последнее время Надежда Степановна все чаще задумывалась о собственной старости. Семьи у нее не будет, это ясно, и родить ребенка без мужа она скорее всего не решится. После выхода на пенсию идеальным вариантом для нее было бы зиму жить в городе, а лето проводить в учительском пансионате. Такой пансионат для заслуженных работников просвещения существовал на севере области, в старинном райцентре, где позапрошлым летом Надежда Степановна была с ребятами на экскурсии. В тени Спасо-Георгиевского собора приютился двухэтажный купеческий особняк с эркером, со стеклянными горбами парников на крыше. Когда-то он принадлежал владельцу здешней фаянсовой фабрики, меценату и сумасброду. На чердаке у него был устроен бассейн, в нем плавали и питались свежей рыбой из Колвы два нильских крокодила. Как рассказывали местные жители, один из них тихо умер в революцию от голода, другой был застрелен во время кулацкого мятежа, в котором активно участвовали не жаловавшие заморских тварей кержаки-старообрядцы. Первого закопали в огороде, чучело второго легло в основу коллекции районного краеведческого музея, но там ему не суждено было обрести покой даже после смерти. Как всякое бессловесное создание жил он вне истории, зато своей гибелью сумел вписаться в контекст эпохи, отразить своеобразие исторического момента. Поэтому на протяжении полувека его постоянно перетаскивали из отдела истории края в отдел природы и обратно.
Все эти годы бассейн пустовал, в него сваливали всякий хлам, через выбитые ячейки заметало снег и семена полыни, но не так давно дыры залатали, натаскали земли, и теперь там была оранжерея. Цветы, а заодно и овощи к столу разводили заслуженные работницы просвещения. С двумя из них Надежда Степановна подружилась, посылала им индийский чай, конфеты, открытки на Восьмое Марта и День учителя, а они однажды с оказией прислали ей букет чудесных, почти не увядших в дороге белых хризантем. Вот уже второй год этот нищий пансионат, окруженный тайгой, лагерными зонами и лесосплавными участками, казался обителью покоя, единственным в мире местом, куда только и можно стремиться душой.
С намокающим от ягодного сока кульком-фунтиком, стараясь держать его подальше от нового плаща и запоздало ругая себя, что польстилась на эту совершенно не нужную ей черемуху, Надежда Степановна по мосткам перешла выкопанную возле школы траншею. Здесь на крыльце сидел Филимонов. Он уже дышал ртом, потому что от сидения на каменной ступеньке его внезапно прошиб насморк.