На следующий день случилось нечто нетипичное, можно сказать — необыкновенное. Ко двору Владимира прибилась собака одного из соседей — известного развратника и пьяницы. Иван полол грядки с матерью и забыл тяпку в доме. Пришлось возвращаться. Мальчик спешил, чтобы задобрить Риту и, возможно, услышать от нее, что он молодец и усердный труженик. Пока Иван бежал через маленький огород, на глаза ему попалась странная насыпь, которой он еще не замечал. Он присмотрелся и понял, что это совсем не обычный холм, возникший неизвестно откуда, а самая настоящая лайка, уснувшая у ржавой бочки с водой для полива растений. У нее была густая рыжая, словно опаленная солнцем шерсть и красивейший хвост-калачик, который она прятала во сне. Мальчик сначала не поверил своим глазам, никогда еще он не видел таких красивых собак, затем все же подошел ближе. Лайка, мирно сопевшая на солнышке, резко вскочила, заслышав шаги и вся ощетинилась. Ее янтарные глаза забегали по сторонам в поисках провонявшего, как всегда, спиртом хозяина с тяжелой палкой, но перед ней стоял худощавый человеческий детеныш с большими блестящими глазками-блюдцами. Собака сразу переменилась. Шерсть, дыбом стоявшая на ее загривке, опустилась, а обнаженные белые клыки сменила веселая острозубая улыбка, больше похожая на оскал. Лайка завиляла хвостом и обнюхала мальчика, завертелась около него и полезла целоваться. Иван сначала с осторожностью прятал от неугомонной собаки нос и губы, но затем сдался и тоже заулыбался во весь рот. Оказалось, что его сердце завоевать было проще простого. Лайка вилась у его ног, точно провинившаяся кошка, и ласково повизгивала. Она была аккуратной и небольшой, поэтому ставила лапы Ивану на плечи, не доставляя ему дискомфорта, и жалась к его груди. От мальчика исходило человеческое тепло. Он гладил лайку и упоенно приговаривал всевозможные ласковые слова, значения которых не могла знать собака. Мальчик зарывался руками в теплый рыжий, почти лисий мех внезапной гостьи, и на сердце у него пели птицы. Он дразнил лайку палкой, которую нашел в кустах, и играл с ней в перетягивания. Собака даже понимала, когда Иван намеренно прятался за бочкой и ждал, пока она его найдет. Когда она его обнаруживала, то непременно осыпала градом поцелуев и старалась облизать руки, нос, шею и всего нового друга. Лайка была невероятно взрывной по характеру и не могла усидеть на месте. Она всюду следовала за Иваном во время игры, и даже когда он пошел за инструментом, старалась бежать по пятам, ни на шаг не отставая от полюбившегося ей маленького человека. Она путалась у него в ногах, тыкалась мокрым носом в его теплые ладони и визгливо тявкала, требуя внимания. Собака была на редкость шустрой и доброжелательной.
Их игры прервала Рита, повелительно окликнув Ивана. Он снова был обвинен в нерасторопности и безалаберном отношении к просьбам матери. Мальчик почувствовал себя невероятно виноватым, покраснел до самых кончиков ушей и был вынужден распрощаться со своей мохнатой подружкой. Только вот собака не желала ничего знать о том, что мальчику пора возвращаться к человеческим делам. Еще чего, им же было так весело вместе! К тому же он ей приглянулся. В раскосых глазах лайки проскакивали мысли — шальные пули, но ни одна не помогала удерживать маленького человека. В конце концов она решила поступить решительно, с громким визгом и заискивающим взглядом вопрошающего прыгнув прямо на руки Ивану. От неожиданности мальчик едва не упал, неловко обхватив собаку обеими руками. Лайка тут же сообразила, что делать. Опыт столетий нашептывал ей единственный верный путь к сердцу маленького человека. Она закинула свои лапы ему на грудь и яростно принялась облизывать шершавым розовым языком его нос, щеки, губы и смеющиеся глаза. Лайка неистово виляла хвостом и пританцовывала на задних лапах, будто бы и вправду собиралась уместиться в крепких объятиях Ивана.
— Ну хватит, хватит уже, глупенькая! Меня зовут, понимаешь? Мне пора! — взмолился мальчик, отбиваясь от вездесущей рыжей бестии. Он действительно потерял счет времени и припозднился на добрые сорок минут. Иван понял это, когда бросил взгляд на настенные часы, висевшие в прихожей.