Бергер вскочил со стула, вновь оробев, начал было оправдываться:
— Так, своими ушами, ваше сиятельство… всю истинную правду… — но оборвал себя на полуслове, как будто вспомнив что-то важное, засуетился. — И вот еще, чуть не забыл, — дрожащим голосом произнес он, трясущимися руками расстегивая камзол и вытаскивая сложенный лист бумаги, — взгляните, ваше сиятельство, Лопухина мать пересылала графу Левенвольде.
— Ну, это письмецо пустое. Шлет баба полюбовничку своему послание. Хоть он и в ссылке, а многого отсюда не выведешь… К тебе-то оно как попало?
— Так ведь меня, ваше сиятельство, караульным отправляют к этому арестанту, — устремил Бергер тоскливо-молящий взгляд на лейб-медика и, вновь встрепенувшись, добавил: — А к письму этому, прибавляла Лопухина на словах, чтоб он не унывал, а на лучшие времена надеялся.
— А вот это уже интересно! — Заблестели глаза у Лестока. — Уж не готовится ли освобождение этого ссыльного, а?
— Думаю, вполне может быть, памятуя все, что я вам нынче рассказывал…
— Молодец, молодец, поручик… как, ты сказал, тебя зовут?
— Бергер, ваше сиятельство! — отрапортовал доносчик.
— Ты оказываешь нам большую услугу, сообщая столь важные… сведения…
— Рад стараться, ваше сиятельство, — вскричал Бергер сияя.
— Вот и постарайся еще всем на благо, — ласково улыбаясь, произнес повелитель. — Видишь ли, несмотря на всю ценность принесенной тобой информации, она явно неполная, — говорил он медленно, растягивая слова. — А потому, вот тебе задание — государственной важности задание…
*
Придя в казарму после столь волнительной встречи, Бергер все никак не мог справиться с мандражом. На вопросы встретившихся в коридоре похмельных сослуживцев отвечал рассеянно невпопад.
— Да ты чего белый такой? — удивился капитан Ботенев, здоровенный детина в гвардейских штанах и несвежей белой рубахе. — Перебрал вчера лишку, что ли, или влюбился?
— Угадал, дружище: влюбился — спасенья нет, — поручик потер рукой шею, как бы избавляясь от чего-то душащего, и быстро захлопнул за собой дверь своей комнаты. Здесь он некоторое время метался, то садясь к столу, то укладываясь на койку. Но сон не шел. Наконец, Бергер решил, что успокоительное есть только одно и побежал в ближайший кабак, где принял на грудь полштофа горячительного напитка. Вернулся, ощущая приятное спокойствие, после чего, наконец, уснул. Требовалось хорошо отдохнуть перед важным заданием.
*
Лесток, выпроводив ночного осведомителя, еще долго пребывал в деятельном возбуждении. Он извлек чистый лист бумаги и изобразил внизу его фигурку человека без лица, а вверху чей-то длинноносый профиль. Затем нарисовал между этими изображениями еще несколько мужских и женских фигур, соединил всех стрелками. Критически посмотрел на получившееся творение, держа его в вытянутых руках, остался доволен. Еще раз получше обмакнул перо в чернильницу и внес в свой «шедевр» последние решительные штрихи: носатый профиль был обведен кругом и перечеркнут крест-накрест. Лесток присыпал рисунок песком, сдул его, после нескольких секунд любовного разглядывания убрал лист в ящик стола.
— Шавюзо, бургундского мне!
— У нас нынче праздник? — поинтересовался секретарь, входя через пару минут в кабинет с небольшим золоченым подносом, на котором стояла бутылка вина и бокал из тонкого хрусталя.
— Я пью за победу, Шавюзо! За мою скорую победу над врагом! — воскликнул Лесток, поднимая поднесенный бокал с красным вином.
— А теперь спать! — скомандовал он сам себе, вставая с кресла. — Скоро, скоро будет очень много работы.
========== Часть 2. Глава 2. В разработке ==========
Проснулся Бергер только к вечеру и сразу же провалился в пучину волнения. Мечтал он, чтобы судьба подарила шанс выбраться из нескончаемых денежных затруднений, избавиться от необходимости заискивать перед напыщенными сыночками высокопоставленных родителей. Взять хоть того же Ваньку Лопухина. Дурак, пьяница, а чинами его превосходит, деньгами сорит направо и налево, солдаты ему при встрече чуть не в пояс кланяются: «Батюшка наш, Иван Степаныч». И все только оттого, что князь, потомок знатного рода. Отчего не ему, Якову Бергеру, такие почести, думал вчерашний собутыльник Лопухина, намыливая небритое лицо. Иностранец, понимаешь, этой солдатне не по нраву. А вот дала-таки ему судьба козырную карту, разыграть бы только ее правильно. А ошибиться страшно. Ошибка в такой игре не только лишит его надежды на лучшую жизнь. Ступи он раз неправильно и той, что есть, жизни может лишиться. Вот и дрожали мелкой дрожью руки, хоть деревяшки к ним привязывай. «Смелее, Яков, все получится в лучшем виде!» — убеждал Бергер свое отражение в мутном зеркале, висящем на грязной, облупленной стене. Но кривились нервно губы, бегали глаза. Чего доброго, Ванька, даром, что дурак, а заподозрит неладное.
«Что же делать? Как придать себе подобающий бесшабашный вид?».
Бергер расхаживал по своей комнате взад-вперед, разминая руки, растирая щеки, даже попрыгал, встряхиваясь.
«Мне нужен напарник, верный напарник, который охотно разделит со мной сейчас сложности полученного задания с тем, чтоб после разделить триумф победы, — наконец решил он и после недолгого размышления утвердился: — Фалькенберг — каналья, пройдоха, но ради выгоды горы своротит и, не сморгнув глазом, маму родную продаст. То, что надо!»
Заранее чувствуя поддержку выбранного сообщника, Бергер успокоился, быстро оделся и, насвистывая мотив легкомысленной песенки, бодро вышел из казарм в разомлевшую духоту улицы.
Яков бодро шагал в направлении городских окраин. Вскоре булыжная мостовая сменилась грунтовым проулком. Металлические набойки на его сапогах уже не цокали, а едва слышно тупали, погружаясь в пыль. По сторонам все больше стали встречаться ветхие, маленькие домики, утопающие в зелени, давно забывшей о прополке и садовых ножницах. Попетляв по мелким переулкам, возникшим вопреки замыслу Петра Великого в силу непреодолимого желания петербуржцев строить свои дома не в тех местах, где указано, Бергер, наконец, оказался перед давно некрашеной, покосившейся калиткой.
«Кажется, здесь», — подумал он и громко стукнул металлическим кольцом по прибитому куску жести. Никаких движений в едва просматриваемом через буйную поросль яблонь дворе. Теряя терпение, Яков часто застучал снова. В соседних дворах залаяли собаки.
— Что надо? — услышал он старческий голос, происхождение которого не сразу определил. Из-за ветвей, низко спускающихся к штакетнику, разделяющему два двора, выглядывал сморщенный старичок, в старинном, потраченном молью кафтанчике, какие носили еще при царевне Софье.
— Здесь квартирует майор Фалькенберг?
— Никаких Флакенбергов здесь отродясь не бывало. — Старик неприязненно посмотрел на пришельца.
— Ну, служивые люди здесь снимали квартиры?
— Нет, здесь жила вдова капитана Макеева, да померла годков пять, али четыре тому назад, а после никто и не бывал, — отворачиваясь, ответил дед.
— А поблизости, может, где?
— Сказано тебе: нет. Ступай отсюда, — раздраженно ответил старик и прихрамывая поковылял вглубь своего двора, ворча: — Навязался ирод туземный, русских слов не понимает.
— Черт, — процедил Бергер и, сплюнув сквозь зубы на пышные, зеленые заросли под ногами, пошел обратно.
«Видно, ошибся проулком. Понастроили сараев, где ни попадя, черт не разберется!» — ругался он в мрачном настроении. Прошагав битых полчаса и не выйдя на знакомую дорогу, он понял, что заблудился.
«Чертовы русские! Проклятая Россия» — думал он с ненавистью, пиная широкие листья лопухов, растущих вдоль обочины. — Неужели сейчас, когда выпала удача, я потрачу драгоценное время на то, чтобы выбраться из этого проклятого захолустья! Лесток не простит мне задержки!» — в отчаянии он скрипел зубами. Но вдруг в одном из проулков мелькнула шатающаяся фигура в мундире. Чуть не взвизгнув от радости, Бергер бросился за ней. Догнав, он хлопнул парня по плечу, как старого знакомого.
— Слушай, друг, ты квартируешь в этих местах?