— Пойдем, мой хороший, пойдем, нужна твоя помощь.
Поняв, что не взяла сбрую, она, чертыхнувшись, пошла к выходу: у двери должно быть все необходимое. Добрый покорно пошел следом. Еще некоторое время рылась на полках, отыскивая уздечку, недоуздок, повод. Не убежал бы малец, пока она возится. Да еще осаждали мысли нехорошие: «Что за беда нависла над Натальей на этот раз. Не пришлось бы поплатиться за помощь. Но не отказывать же ей в такой час…»
Дружелюбный жеребец громко сопел, прядал ушами и вертел головой, норовя уклонится от рук, закладывающих в его рот удила, но смирился и позволил себя взнуздать.
Поглаживая мохнатую морду, Аня повела коня вдоль бревенчатой стены конюшни, завернула за угол — никого. «Неужели не дождался», — подумала она, оглядываясь по сторонам.
— Мальчик, — позвала она тихо, и заметила, как от дальнего угла стоявшего поблизости домика садовника отделилась тонкая тень. Парнишка бесшумно подбежал к ней. В эту минуту где-то в отдалении послышался стук колес по булыжной мостовой. Аня напряженно прислушалась. Звук приближался.
— Иди вдоль ограды в конец двора, там увидишь калитку, от нее тропа к реке. Говоришь, барина предупредить надо? Так он же в Москве!
— А мы прошлым летом с господами ездили, я дорогу-то и припомнил. Доеду! — бодро ответил гонец.
Цоконье копыт, сопровождаемое стуком колес, затихло. Клацнуло железное кольцо ворот. Через тишину, наполненную шорохом встревоженной листвы, огибая толстые стены дома Бестужевых, донесся натужный мужской голос. Расстояние и помехи исказили звук, и слова было не разобрать.
— О, господи! — прошептала Аня, приложив руку к груди. — Беги скорее, храни тебя бог! — обратилась она к мальчишке и спешно направилась к черному входу дома.
Зайдя внутрь, Аня остановилась у входа в коридор, ведущего в спальную часть дома. На крыльце послышались тяжелые шаги, и она обернулась к высоким, массивным парадным дверям. Едва различимая в прозрачной темноте, щель между створками приковала взгляд широко раскрытых глаз. Шаги все ближе — чаще пульс. Пауза. Тонкая вертикальная полоса серого света возникла и стремительно превратилась в широкий прямоугольник с черной мужской фигурой.
*
В Тайной канцелярии в эту ночь кипела работа. После первого допроса Ивану Лопухину дали пару часов на то, чтобы, посидев в тюремной камере, он получше прочувствовал тяжесть своего положения, и снова представили пред строгими следователями.
— Что можешь добавить по тому, о чем спрашиваем был?
— Что знал, в том ранее признался…
— С кем еще подобные канальские разговоры велись?!
Иван втянул голову в плечи от гневного и строгого голоса Андрея Ивановича.
— Только разве…
— Говори!
— В бытность нашу в Москве сказывала матушка, что маркиз де Ботта говорил, содержится де принцесса канальски…
— Что еще?
— Были у нас тогда графиня Анна Гавриловна с дочерью Настасьей… — голос Ивана сорвался на хрип.
— Что говорила на то графиня Бестужева?
— Когда матушка пересказывала слова маркиза, что он де не успокоится, пока не поможет принцессе, — видя презрительно-нетерпеливые выражения лиц следователей, все более торопливо продолжал арестант, — на то говорила графиня: «Где де Ботта это сделать? — а потом добавила: А может статься».
— Отец твой при том был?
— Отца не было, — Иван крутнул головой.
— Кто в компании матери твоей бывает?
— Ездят к матушке Михайло Петрович Бестужев с женою. — Судьи переглянулись, по лицу Лестока скользнула довольная усмешка. — Софья Лилиенфельд с мужем…
— От оных какие предательские разговоры слышал?
— От них ничего… — Иван сглотнул, — не слышал.
Лопухина отправили в камеру. А из ведомства розыскного помчались черные кареты в дома Натальи Лопухиной, Анны Бестужевой, ко двору за их дочерьми, да нарочные в Москву с указами камергеру Александру Ивановичу Шувалову и генерал-губернатору Александру Борисовичу Бутурлину. Первому об аресте и содержании под караулом Степана Васильевича Лопухина, а вместе с ним князя Путятина и Аргамакова, второму — о содействии в оном.
========== Часть 2. Глава 5. Не теряя надежды ==========
Наталья Федоровна проснулась, как от толчка. Был серый и тихий предрассветный час, который наступает в летнюю пору. Наташа прикинула, сколько она спала — часа три, не более, а сна ни в одном глазу. В груди щемит, хоть плачь. Встала с кровати, подошла к постели безмятежно посапывающего сына. Провела пальцами по шелковым кудряшкам. Вздохнув, подошла к тусклому квадрату окна, задернутого дымкой тюли. Обычно созерцание светлеющего неба, мирно раскачивающихся ветвей, распростертых рослыми кленами у самых окон, успокаивало ее. Но то, что предстало ее взору в эту минуту, казалось продолжением затянувшегося, кошмара. Зловещей черной тенью подкатилась к кованым воротам карета. Наталье показалось: двигалась она бесшумно, как будто плыла над самой дорогой. Бесшумно выскочил из нее гвардеец, медленно направился к калитке. Невыносимо громко вонзились в тишину лязг металла и громкий мужской голос. Наталья вздрогнула, словно очнувшись, отпрянула от окна. «Я же не сплю. Это за мной!» — обжигающая мысль. Княгиня подскочила к кровати, бешено затеребила шнурок. В ночной рубахе влетела в комнату Агаша.
— За мной приехали. Унеси Василия и мигом ко мне — одеваться.
Горничная схватила мальчика, тот в полусне захныкал, протягивая маленькие, пухлые ручки к матери:
— Маме на ручки.
— Позже, Солнышко, — улыбнулась ему Наталья Федоровна. Малыша такой ответ не устроил, он задергался на руках девушки, уже из-за двери раздался его протестующий плач. Лицо княгини болезненно исказилось. Она, заломив руки, заметалась по комнате. Не то через мгновение, не то через час вернулась Агаша.
— Они уже в доме, вас требуют немедля. Я говорю: «Барыня не одета», — да они слушать не хотят. Говорят, коли не выйдет сию минуту сама, так они сюда явятся, — обливаясь слезами, доложила она бледнеющей хозяйке.
Наталья скрипнула зубами. Взяла со стула халат.
— Не реви. Так, значит так, — отрывисто бросила она плачущей девушке, облачаясь с ее помощью в домашнюю одежду. Вздернув подбородок, она решительно вышла в коридор и направилась в переднюю залу, освещенную светом нескольких свечей, зажженных разбуженной прислугой. Посреди комнаты в сопровождении нескольких гвардейцев стоял сам Ушаков. Старое пергаментное лицо его искривилось ехидной усмешкой, при виде едва одетой, с неприбранными, разметавшимися волосами бабы, явившейся с гордо поднятой головой.
— Что явилось причиной того, чтобы столь высокопоставленный человек мог до того неуважительно отнестись к женщине, чтобы вынудить ее выйти, даже не одевшись? — спросила Лопухина, изо всех сил стараясь говорить и дышать спокойно. При этом она ясно ощущала, как с безумной силой стучало сердце, и пульсировала на шее артерия.
— Государственная важность, — сухо скрипнул тайный советник. Он подошел было к ней вплотную, взглянул, задрав голову — Наталья остановилась на последней ступеньке небольшой лестницы, ведущей из коридора в переднюю. Вероятно испытав неловкость, Ушаков отвернулся, сделал пару шагов назад, делая вид, что осматривает помещение.
— Вот ведь, какая неприятная картина вырисовывается, — продолжил он, не глядя на Лопухину, — выходит, что дурное ты замыслила, Наташка.
— Что? — с удивлением переспросила Лопухина, нахмурив брови и наклоняя голову на бок.
Ушаков повернулся к ней, заложив руки за спину.
— А вот пойдем, поговорим с глазу на глаз — поймешь.
— Пройдемте в кабинет.
Наташа пошла в рабочую комнату Степана Васильевича. Сзади шаги нескольких ног, неотступно, раздражающе, давяще. Благо, ключи оказались в кармане, не пришлось возвращаться в спальню. Лопухина вошла в кабинет и обернулась к Ушакову. Он невозмутимо прошел мимо нее и вольготно расселся в кресле Степана, как хозяин. Наташе пришлось довольствоваться стулом. Рядом с Ушаковым уселся секретарь сената Демидов — молодой, круглолицый парень с румянцем во всю щеку. Княгиня выжидающе смотрела на главу Тайной канцелярии.