— Может статься, ты и прав, — поник Михаил Петрович. — Что же, только ждать остается?
— Ждать, прислушиваться, приглядываться и думать, — Алексей приложил палец к виску. — А теперь ты, пожалуй, езжай к себе, Мишка. Нынче мне и с тобой видеться вредно, — развел он руками. — Не обессудь.
Подавленный и разбитый покинул Михаил Петрович дом младшего брата. Едва дотащил он непослушные ноги до своей кареты.
— Домой, — тихим, сорвавшимся на шепот голосом сказал он кучеру, и, только экипаж тронулся с места, уткнулся лицом в атласную обивку и заплакал.
*
Воздух в лесу летом влажный и тяжелый, ветер почти не проникает под покров листвы, а комары здоровенные, голодные и злые. Спасения от них и днем нет. Федор отвернул манжеты на рукавах куртки, извлек откуда-то черную ленту, обвязал вокруг головы и свесил через нее наперед длинные почти белые волосы — получилась легкая подвижная завеса. Сверху водрузил на место шляпу. Пашка же, чуть не плача, без конца шлепал себя по лицу, по шее, давил комаров по пять штук сразу, размазывал их, стряхивал. Но в несметном количестве налетали на него проклятые кровопийцы, облепляли открытые участки тела, жалили даже через льняную рубашку, липнувшую к потной спине. Кожа покрылась пятнами и шишками.
— Федор, Федор, — кричал своему провожатому мальчишка, — давай выезжать на дорогу, мочи нет от комаров.
Но Федор, самодовольно скалясь, скакал впереди, не оборачиваясь, по едва заметной тропе, то и дело исчезающей в зарослях пышной травы, тонкие стебельки которой выносили свои широкие, резные листья на высоту до метра и более, борясь за пятнышки солнечного света, достающегося от жадных деревьев. Паша, дурея от летучей своры, ошалело замахал руками, бросил повод. Почувствовавшая свободу лошадь крутанула головой и прыгнула в сторону в просвет между густо растущими ветвями. Всадник в него не прошел, с маху налетел грудью на ветку и, коротко вскрикнув, опрокинулся навзничь. Плюхнулся спиной на мягкую, прелую подстилку. Попался бы ему камень, переломал бы позвоночник, а так, даже и не зашибся. Только саднила оцарапанная острыми сучками грудь. Но обидно было до слез. «Тоже мне помощь», — зло подумал Паша, вытирая рукавом нос, грязными пальцами стер со лба мокрые волосы. Нашкодившая и довольная собой лошадь остановилась в четырех аршинах и, подергивая боками, принялась, звякая удилами, есть траву.
— Отдохнуть решил, — ухмыляясь, спросил вернувшийся Федор, спешился. — А я думал, ты торопишься.
— Хватит куражиться! — огрызнулся мальчишка. — Я тебя не просил меня провожать. Покажи, где дорога, я и сам доеду.
— Это как: провожать не прошу, но покажи, где дорога? — рассмеялся Федор. — Ты, малец, определись!
— Я ехал своей дорогой, — еле сдерживая слезы, заорал Пашка, — вы меня споймали, потом обещали помочь, а теперь завели в лес комарам на съедение. — Он остервенело лупанул себя по загривку.
— И волкам тоже, — прослезился со смеху блондин. — Ты, по всему видно, домашний мальчик, нечего таким вот сосункам, барским пуделечкам, по дорогам ездить. Но Кондрат сказал в Москву тебя доставить, значит доставлю. Садись на лошадь, поехали, — грубо приказал Федька.
— Да пошел ты! — подпрыгивая и направляясь к лошади, зло крикнул Паша. — Сам доеду, — буркнул он себе под нос.
Федор с издевательской усмешкой наблюдал, как мальчуган с треском продирается сквозь заросли. Он не сразу определил источник другого треска, раздавшегося с другой стороны. Парень обернулся, и усмешка спала с его смуглого лица. Прямо на него катился, не разбирая дороги, большой, разъяренный медведь, с его отвисшей нижней губы капала слюна. Федор ослабевшими руками выдернул из-за пояса два пистолета, выстрелил, но только ранил медведя, который был уже в трех метрах, в плечо. Зверь взвыл и поднялся на задние лапы. На ватных ногах отступал от него сжавшийся, уменьшившийся ростом Федор. Зацепился за сухую ветку и упал.
Человек, суетливо перебирая руками и отталкиваясь проскальзывающими по рассыпающейся земле ногами, попятился назад, пока не уперся спиной в дерево. Медведь навис над ним косматой горой. Федор обомлел и закрыл глаза.
Высокий, надрывный крик разнесся по лесу. Паша, держа в руках наперевес длинную, сухую ветку, дюйма три в диаметре, бежал на медведя. За секунду до того, как острый край палки должен был коснуться животного, мальчик зажмурил глаза и отвернул голову. Палка воткнулась в покрытый густым, свалявшимся, бурым мехом бок. Медведь отмахнулся от мальчишки, как от назойливой мухи. Пашка отлетел в сторону, выронив палку, повернулся на спину. Свирепо рычащая, смердящая гора двинулась на него.
Паша начал навзрыд читать «Отче наш», слезы потекли по лицу. Неожиданно зверь взревел с пущей силой, вновь взвился на задние лапы, как человек, ухватился за шею. Паше показалось, что сухая щепка запуталась в густой шерсти. Но из под когтистых лап обильно стекала густая, темно-бордовая кровь. «Он сам разодрал себе шею?» — не веря глазам, подумал мальчик. Медведь, ревя, вертелся из стороны в сторону, потом опустился на четыре лапы, мутным взглядом посмотрел на маленького, тщедушного человека, медленно повалился на бок и, вытянув, как в судороге все тело, тяжело вздохнул и затих.
Паша никак не мог надышаться, хватая воздух ртом. Глаза его были широко раскрыты.
— Развлекаетесь, мальчики? — неожиданно послышался звенящий женский голос. Он обернулся. Из-за деревьев выехала верхом на рослом гнедом коне с завязанной кисточками гривой Есения. В руках она держала старинный арбалет. Паша лишился дара речи — такой красивой ему показалась девушка. Жемчужно блестели в улыбке зубы, черные, как агаты, глаза искрились озорством.
— Ты откуда взялась? — поднимаясь и отряхиваясь, смущенно спросил Федя. — Я же сказал тебе, ждать в лагере, — как-то неуверенно, несмело добавил он.
— Да, мужики совсем осатанели, — с казавшимся ненастоящим гневом в голосе ответила девица, — Ефрем с Захаркой ввалились в палатку, насилу от них отбилась. От безделья с ума сходят, что ли! Вот решила убежать под защиту любимого мужчины, — в словах ее засквозила ирония. — А он не доволен, ругается. Понимаю: планы нарушила — медведь без обеда остался, извините!
— Медведи обычно на людей не нападают, — будто не заметив насмешки, робко, как оправдываясь, говорил Федор, — а этот — бешеный, наверное…
— Не бешеный он, — спешиваясь, сказала Есения, подошла к страшному лесному хищнику, присела, — да и не медведь это вовсе, а медведица, — говорила она с сочувствием, проводя рукой по косматому животу, — видите сосцы вспухшие, отвислые, — раздвигая шерсть, показала оттянутый лилово-розовый сосок. — Медвежата у нее были, да видно, кто-то разорил берлогу, убил или украл детенышей, вот она и маялась бедная, с отчаяния на вас и набросилась, — грустно закончила девушка.
— Неужели зверь так страдать может? — осмелился подать голос Паша.
— Так это люди придумали, что зверь не страдает, — строго сказала Есения. — Нет страшнее существа, чем человек, потому как лжет на всех и убивает забавы ради, и зверей, и людей других. — Она поднялась, подошла к Пашке. — Что ж так, не по-доброму поступаешь с мальчиком, любимый? Вон вся мордашка гнусом изъедена, — девушка прихлопнула на лбу мальчишки двух уже насосавшихся крови комаров, достала из поясной сумки пузырек из темного стекла, протянула Паше, — намажься этим соком, комары и слепни на полверсты не подлетят.
— Спасибо, — пролепетал Паша, восторженно глядя ей в глаза. Очаровательная разбойница рассмеялась. — Похоже, у меня появился новый ухажер, а Федя! Да такой милый, робкий!
— Да на тебя кто ни взглянет, уже твой ухажер, — недовольно пробурчал Федор. Он чувствовал себя неловко: его мужскому самолюбию нелегко было смириться с мыслью о том, что он обязан своим спасением женщине. Даже если это его женщина. — Лошадей надо искать, — сказал он, стараясь вернуться на позиции лидера.
Лошади разбежались сразу при появлении хищника. Паша подумал, что искать их теперь в лесу, что иголку в стогу. Но Федор и Сенька занялись поисками, шли вперед, как будто точно знали куда. Девушка, посвистывая, звала ласковым голосом. И на удивление скоро, кони нашлись. Можно было продолжать путь.