— Да, маркиз приезжал ко мне из приятельства, — чуть склоняя голову набок с бесхитростным выражением ответила Анна Гавриловна.
Демидов взял перо, чтобы записывать показания, макнул его в чернильницу, но толкнул стол. Стол взбрыкнул, чернильница опрокинулась, вылив содержимое на бумагу и бордовые с золотым позументом обшлага камзола князя Трубецкого. Никита Юрьевич вскочил с перекошенным в бешенстве лицом, залепил оплеуху секретарю. — Недоделок! — Бросился к двери, широко ставя стянутые ревматизмом и варикозом костлявые ноги.
— Трофим, паскуда! — заорал он.
В коридоре послышались торопливые шаги. И густой, круглый мужицкий голос.
— Звали, ваша светлость?
— Звали ли тебя?! Звали! Урод! — Из-за стены раздался глухой стук.
— За что, ваша светлость? — смиренно вопрошал голос.
— Ты, какой стол нам поставил? Какой, я тебя спрашиваю? — сквозь зубы цедил Никита Юрьевич.
Оставшиеся в зале невольно прислушивались с звукам безобразной сцены, происходящей в коридоре. Секретарь, обиженно искривив губы, молча растирал опухшее, топырящееся ухо. Лесток рассмеялся.
— Распустились люди от безделья. Однако продолжим, — устремил он взгляд на Анну Гавриловну. — Говорил ли вам австрийский посол, что едет в Берлин и зачем? — слова его растекались маслом.
— Что едет, не говорил, говорил только, что его туда назначили, но ему не хочется, — задумчиво, будто старательно припоминая, отвечала Бестужева.
— Нам известно о его намерении отнять власть у нашей всемилостивейшей императрицы Елизаветы Петровны и возвести на престол принцессу Анну. С вами проговаривался ли он о сих злодейских планах?
Анна Гавриловна выслушала вопрос с удивлением, сокрушенно развела руками.
— Разговоров о сем деле он со мною не вел.
Лицо лейб-медика изменилось, стало строгим, голос похолодел.
— Но вам приходилось слышать подобные разговоры о возвращении принцессы от других лиц? Говорил ли с вами кто о том, что король прусский намерен помочь в этом деле?
Бестужева на секунду задумалась, глядя в пол. Слегка пожав плечами, она качнула головой.
— Ни от кого не слыхала, — сохраняя спокойный и серьезный тон, она открыто смотрела в глаза следователям.
Белый от злости вернулся Трубецкой, с маху уселся на стул, откинулся на его спинку, скрестив руки.
— В доме Лопухиных бывали?
— Да, неоднократно.
Вбежал тучный мужик в ливрее с разбитой губой и заплывающим глазом, принялся запихивать под ножки прыгающего стола деревянные чурбачки.
— От Натальи Лопухиной вам приходилось слышать об упомянутых словах де Ботты, она обсуждала с вами его планы? — не обращая на мужика внимания, продолжал допрос Лесток.
— Ничего такого ни от нее не слыхала, ни от других, соответственно ничего и не обсуждалось, — Анна Гавриловна невольно поглядывала на ползающего под столом слугу.
Закончив с ножками, Трофим неуклюже распрямился, вытащил из кармана платок, стер со стола пролившиеся чернила и прихрамывая спешно покинул залу.
— Ваша дочь бывала ли при ваших с Лопухиной разговорах? — Лесток говорил уже, поджимая губы.
— Не упомню, — после некоторой паузы, извиняющимся тоном ответила арестантка.
— А Иван Лопухин при сем присутствовал?
— Не припомню точно, может быть, и присутствовал, — покачала головой Бестужева.
— О принцессе Анне, какое вы старание имели, или от других слышали?
— Никакого старания я о ней не имела. Правда, говаривала я не тайно: «Дай бог, чтобы их в отечество отпустили», и того искренне желала из жалости.
Лесток отдал лист с вопросными пунктами Ушакову, тот резким движением положил их в обитую черной кожей папку.
— Что можете добавить, по тем вопросам, о которых вас сейчас спрашивали? — обратился к Бестужевой глава тайной канцелярии.
— Пожалуй, мне нечего добавить, — Анна Гавриловна в раздумье нахмурила брови, — нет.
— Жаль, Анна Гавриловна, несмотря на ваши заверения, вы нам ничем не помогли, — строго произнес инквизитор. — Мы будем рады, если вы и в самом деле ничего не знаете, но если вы утаиваете важные сведения, то можете этим очень сильно себе навредить. Вы говорили правду?
— Да, — без колебаний ответила Бестужева.
— Прочитайте и подпишите, — взяв у секретаря листы, протянул их ей Лесток.
Анна пробежала бумагу глазами, спокойно взяла перо и поставила свою подпись.
— Уведите арестованную, — сказал Ушаков караульным. — Подумайте еще об этом деле. Может, что припомните, — недобро улыбнувшись, добавил он, обращаясь к Бестужевой.
Анна Гавриловна кивнула и в сопровождении двух караульных вышла.
— Что вы об этом думаете? — спросил Лесток, разворачиваясь к Ушакову.
— Врет все, гадина упрямая, — со злостью отозвался князь Трубецкой.
— Держится очень непринужденно. Либо и в самом деле ничего не знает, либо совсем не так проста, как кажется. Не стоит забывать о том, что Ванька прямо показал, что с Лопухиной у них были разговоры. И если это он не просто так со страху наболтал, то она хитра и хладнокровна — сложный тип, — рассудительно произнес великий инквизитор.
— Но мы в любом случае получим от нее нужные показания? — испытывающим тоном обратился к соратникам хирург.
Князь прошипел зловеще, что-то невнятное.
— Разумеется, — не моргнув глазом, невозмутимо ответил Ушаков. — Кстати, давайте-ка побеседуем с ее дочерью.
— Верно, — потер руки Лесток. Он встал пружинисто (даже будто пританцовывая), подошел к двери, — девицу Ягужинскую на допрос, — сказал хирург, приоткрыв створку. Вернулся на свое место. — Как будем вести допрос: мягко или жестко? — с азартом спросил медик.
— Да, взять ее за шкирку и трясти, пока не скажет, что требуется! — все еще сидя со сложенными на груди руками, с ненавистью проскрипел старческим голосом Никита Юрьевич, глядя прямо перед собой.
— Я тоже считаю, что надо надавить, — согласился Ушаков. — Я видел, как ее привезли: зареванная и перепуганная, думаю, заговорит сразу.
— Спорить не стану, — негромко рассмеялся Лесток. Дверь заскрипела, отворяясь, и его лицо моментально приняло вид надменный, строгий и гневный.
Ввели Настю Ягужинскую. Бледная, заплаканная, со спутанными волосами, она имела вид жалкий. Куталась, запахивала на груди домашний халатик из розовой фланели. У порога замялась в нерешительности.
— Подойди! — грозно приказал Ушаков.
Девушка, спотыкаясь, робко приблизилась к столу, опять замерла в нерешительности. Она мелко дрожала, обливалась слезами.
— Садись, — сказал Лесток высокомерно.
Настя присела на краешек стула.
— Говори, изменница, что мать твоя с Лопухиными и маркизом де Боттой замышляли против государыни? — глядя на девушку свысока, громовым голосом начал Ушаков.
Настя съежилась, не смея вымолвить ни слова, только переводила взгляд с одного грозного чела на другое.
— Говори! — раскатисто крикнул Андрей Иванович.
— Не знаю, — она разрыдалась.
— Но они собирались вместе? — рявкнул Ушаков.
— Да! — с отчаянием в истерике согласилась подследственная.
— Говорили о государыне поносительные слова?
— Да!
— Какие слова, кто говорил?
— Иван Лопухин много и горячо говаривал, а матери, его и моя, его от того унимали, чтоб говорить перестал… — взахлеб залепетала Настя, — Наталья Федоровна также многажды говорила, а матушка ее унимала.
— Кто еще бывал при этих разговорах?
— Не помню, — Она хрустнула заломленными пальцами.
— Степан Лопухин был?
— Да.
— Отчим твой Михайла Петрович был?
— Не помню.
— Хотели ли они, чтоб принцесса была по-прежнему?
— Да.
— Говорили, о намерении де Ботты тому содействовать, о том, что король прусский Фридрих будет помогать?
— Кажется, да.
— Замышляли в том участвовать?
— Не знаю.
— Но это не исключено, так?!
— Наверное. Я не знаю, — Настя зарыдала, всем видом походя на беспомощную пташку, подхваченную и уносимую ураганом, ничего не понимающую, ничего не способную изменить. Она плакала и соглашалась со всем.