— Ну, может, хоть по стаканчику? — с надеждой в голосе предложил Аргамаков, очень не хотелось оставаться одному.
Степан посмотрел на назойливого гостя: «Ладно, пропущу с ним бокал вина и с чистой совестью сошлюсь на отсутствие времени».
— Давай по стаканчику, — вздохнул он.
Князь распорядился собрать на стол в малой гостиной. Распили бутыль красного французского, закусили холодной говядиной. Михайло все сокрушался, что жаль упускать такую возможность: уток нынче прорва, стреляй не целясь. Степан успокаивал, никуда мол утки не денутся до самой осени. После третьего стакана Лопухин решил, что соседский этикет соблюден сполна, хлопнул себя по колену и начал было говорить: — Что ж, дружище, хорошо с тобой сидеть, да дорога не терпит промедления… — но тут пришел еще более возмущенный Илья и объявил:
— У ворот трое конных: мужик, баба и мальчуган, — говорят, от барыни из Петербурга. Сами вида непотребного: грязные, нечесаные. И с чего бы барыне таких посылать? Врут паршивцы, не иначе!
Ни на секунду не усомнился Степан в правдивости слов посланцев. Не обмануло предчувствие — беда!
— Хватит трепаться! — глухо оборвал он слугу. — У ворот говоришь? — Он вскочил из-за стола и почти бегом вылетел из дома, направился к воротам. За ними стояли трое конных людей. Мальчика Степан узнал сразу, а двое взрослых были ему незнакомы.
— Паша?
— Степан Васильевич, — соскочил с коня паренек, — барыня велела доставить вам сообщение.
— Где? — требовательно спросил князь.
— На словах, — мотнул головой мальчишка.
Из калитки высунулась косматая голова Ильи.
— Скройся, — бросил ему барин.
Илья выполнил требование.
— Чего было поднимать до света, коли до полудня сидим, рассиживаем, — донеслось с другой стороны ворот.
— А это кто? — кивнул Степан в сторону Пашиных спутников и невольно задержал взгляд на девице. Мужской костюм подчеркивал ее стать. Вьющиеся, смолянисто-черные волосы струились по плечам. Глаза, брови, ресницы были такими же глубоко черными, но при этом она как-то неуловимо напоминала Наталью. Может быть, гордой осанкой и независимым взглядом?
— Они помогли мне добраться быстрее, — сказал Паша и добавил робко, — они все знают.
— Что знают? Говори, что случилось?
— Барина молодого арестовали, а госпожа и весь дом под караулом… — срывающимся голосом поведал посланец.
У Степана захолонуло в груди.
— За что арестовали?
— Барыня не знает, ей не объявили.
Князь отер с лица холодный пот.
— Вы входите, что у ворот стоять, — сказал он посланцам, судорожно обдумывая, как поступить.
— Не пристало нам в господских домах гостить, — усмехнулся светловолосый парень, явив белые, крупные зубы.
Степан пристально вгляделся.
— Разбойники?! — не поверил он своей догадке.
— Мы предпочитаем называть себя: «Вольный народ», — гордо ответил Федор.
— Почему же решили помочь нам, вольные люди?
— Батька наш, говорил, добрый род ваш.
— Спасибо, на добром слове, — с потеплевшим сердцем отозвался Степан Васильевич. “Не так плохи дела, раз с такой нежданной стороны помощь приходит”. — Но все же будьте гостями в моем доме. Тот, кто пришел на помощь в трудную минуту, всегда найдет в моем доме кров и хлеб с солью. Заходите без опаски. Поедите, отдохнете и поедете своей дорогой, когда захотите.
— Зайдем? — спросил Федор черноглазую красавицу.
— Помыться охота, — вместо ответа, искоса глядя на Степана, молвила Есения.
— Так баню истопить недолго, — сказал Степан, распахивая калитку.
Гости прошли в дом. Степан дал наказ прислуге разместить гостей, накормить, затопить баню, обходиться, как с дорогими друзьями. Сам тем временем не переставал размышлять о случившемся. Как действовать, когда толком ничего не знаешь. Но раз так, нужно предусмотреть худший из сценариев.
Если арест политический, розыск коснется всей семьи. Что может его скомпрометировать? Самый страшный фискал — бумага. Размышляя о жизни, некоторые мысли свои он записывал, комментировал идеи европейских философов. В записях этих не было никакой крамолы. Но при желании в самых безобидных изысканиях можно найти злой умысел.
Степан хорошо помнил участь друга своего Артемия Волынского. Премьер-министр Волынский только и радел о благополучии России, а был обвинен во всех мыслимых преступных замыслах и после долгих пыток лишился головы. Правда, было то при Анне Иоанновне. Но и нынешняя голубоглазая, рыжеволосая, веселая Елизавета не так сильно отличалась от кареглазой, вечно хмурой Анны, как это казалось на первый взгляд. Да, бывшие министры избежали и застенков, и экзекуций, но уже через год после восшествия на престол милостивая императрица пустила в ход и дыбу, и кнут в деле о заговоре Ивинского, а потом и в заговоре Турчанинова и Ивашкина, которых после публичного наказания кнутом, вырывания ноздрей и языков сослали на каторгу. Единственное существенное различие было в том, что Елизавета пока следовала якобы данному ею обету об отмене смертной казни.
В итоге, Степан решил, первое, что нужно сделать — уничтожить свои записи, которые хранил он в деревне в Калуге, подальше от любопытных глаз.
Все существо его рвалось туда, где томились арестованные жена и старший сын, но действовать следовало умом, а не сердцем. Он велел запрягать и вызвал к себе второго сына Степана Степановича. В коридоре столкнулся с Аргамаковым, который с полным недоумением озирался, силясь понять причины возникшей суеты. Лопухин вначале хотел отговориться необходимостью скорого отъезда по названной уже причине, но потом подумал, что сдружившегося последнее время с ним соседа может зацепить его невзгода.
— Ступай к себе, Миша, — предупредил он, хлопнув его по плечу, — беда в моем доме. Ваню арестовали. Тебе лучше быть подальше. — И пошел в кабинет, не обращая внимания на обескураженное мычание соседа.
Пришел Степан Степанович. Как он был не похож на старшего Ивана: на два года младше, но серьезнее, рассудительнее, без ребяческой заносчивости. Он спокойно выслушал страшные новости и наставления отца. Только побелел лицом, но не запаниковал, не заметался в испуге. Оставался Степа за старшего и должен был присмотреть за другими детьми в отсутствие родителей. Если вдруг приедут из Тайной канцелярии, следовало объявить, что отец в Калуге по хозяйственным делам; о том, что им известно об арестах, не говорить ни слова.
После этого Степан Васильевич зашел проститься с гостями. Протянул Федору тугой кошелек, — не за службу, а от сердца, за отзывчивость. Не обижайся, возьми.
— Когда простые люди деньгам обижались, — сверкнув белозубо, ответил Федор, засовывая кошелек запазуху.
Велев кучеру поспешать, отправился Степан Васильевич в Калугу. В дороге у него было время подумать о том, как лучше действовать в дальнейшем.
========== Часть 2. Глава 14. Заботы палача ==========
Комментарий к Часть 2. Глава 14. Заботы палача
Осторожно! Указанные в шапке предупреждения имеют прямое отношение к этой главе.
Утро давно уже стало недобрым временем в жизни Андрея Ивановича. Дряхлое семидесятитрехлетнее тело, скрученное сыростью подземелья, днем черпало силы в пылу интриг при дворе и пыточном рвении в застенках. Днем великий инквизитор России чувствовал себя деятельным, значимым и успешным. Он, сын бедного дворянина, в эпоху преобразований сумел показать себя активным и ревностным служителем идей Петра I. Быстро усвоил науку придворного этикета, овладел приемами вежливого приятного обхождения и научился так вести разговор, что собеседник вопреки здравому смыслу в какой-то момент проникался к нему доверием и высказывал сокровенные мысли. Молодой Ушаков без всяких зазрений совести использовал свой психологический талант в корыстных целях, выдавая царю «воров» и вырастая в его глазах в образе честного «патриота». Так он был пожалован званием обер-фискала, но, по-видимому, тонкий нюх Петра, позволявший ему хорошо разбираться в людях, подсказывал, что этот человек достоин только такой должности, и новых повышений Андрей Иванович не получал. Удача дала ему новую козырную карту при воцарении Анны Ивановны, и Ушаков с толком разыграл ее. Он правильно определил настроение общества в отношении кондиций Верховного Совета, призванных ограничить самодержавную власть императрицы, и поддержал единственное способное реализоваться в действительности политическое направление: подписался под прошением дворянства отменить кондиции. Уверенная в его преданности Анна Ивановна доверила ему стать главой Тайной канцелярии. Из статуса главного доносчика он перешел в статус главного следователя, судьи и палача. Здесь его способности развернулись во всем цвете. Он утратил способность улавливать направление ветра, но мастерски компенсировал это хитростью и изворотливостью. Ушаков поддерживал Бирона, но вошел в милость Анны Леопольдовны. Отказался содействовать Елизавете в осуществлении переворота, но благополучно удержался в должности и сохранил влиятельное положение после ее воцарения.