Софья не слушает, прижимается к нему. Расширенными, словно в бреду, глазами смотрит в дальний угол и снова шепчет, — если живо наше дите будет, ты добейся, — она хватает мужа за рубаху, заглядывает в глаза, — добейся, чтобы его тебе отдали. Не допусти, чтобы в сиротский дом отдали или крепостным к кому. Обещай мне!
— Обещаю, — заверяет ее Карл, целуя распухшее, мокрое лицо, — обещаю, что наш ребенок будет со мной и с тобой. Сами его и вырастим.
В этот момент через окно вторгается негромкий пугающий звук — хлопают ворота.
— Что это?! — испуганно вскрикивает Софья, закрыв лицо, кидается в подушку.
— Я посмотрю, — как можно спокойнее говорит Карл, гладит ее по спине, поднимается, выходит.
Предчувствия не обманули Софью, надлежит ей ехать на допрос.
— Но моя жена больна, она не встает с кровати, — пытается возражать ротмистр.
— Придется встать, — непреклонен капитан. — А нет, так вынесем.
— Но, позвольте хотя бы мне быть при ней, — униженно просит Лилиенфельд.
— Не положено, — отвечает гвардеец и пытается обойти его.
— Но послушайте, — Карл хватает его за руки, — она беременна, роды могут начаться в любую минуту. Неужели, вы не можете сделать снисхождение!
Капитан смущен. С одной стороны, есть четкая инструкция, с другой, ежели и вправду начнет рожать, еще помрет по дороге…
— Хорошо езжайте, но знайте — только до полицейских палат. Дальше договаривайтесь с Андреем Иванычем. — Поразмыслив, капитан решил, что это все же случай исключительный, хотя, если судьи не так рассудят, то не поздоровится ему. Вот так вся служба — между молотом и наковальней. — Вы время не тяните, собирайтесь живо.
Карл возвращается к жене. Он идет медленно, несмотря на указание. Нужно обдумать, как сообщить страшную весть Софье. Как бы истерики не было. По пути подзывает служанку, велит подготовить платье для барыни и теплый плед: мало ли что. Стараясь придать себе, как можно более, беззаботный вид, Карл распахивает дверь спальни. Он собирался преподнести все как забавное недоразумение, что совершат они прогулку в следственную комиссию, там во всем разберутся и вернутся домой через пару часов. Но, едва взглянув на жену, Карл понял, что затея его бесполезна.
Софья уже догадалась обо всем, она уже поднялась с кровати и у зеркала сама пыталась причесываться. Расческа запуталась в волосах, выпала из слабых, дрожащих рук. Софья наклонилась, поднять ее, огромный живот мешал ей. Рыдая, упала она на четвереньки. В следующее мгновение Карл уже рядом. Он уговаривал ее, целовал, тряс осторожно за плечи, но женщина уже не в состоянии справиться с истерикой. Подоспела служанка, отерла ей лицо мокрым полотенцем, стала обмахивать веером. Карл поднес к ее губам стакан с водой и несколькими каплями успокоительной микстуры, чуть не силой заставил выпить. Постепенно вопли стали тише. Карл сидел с ней на полу, обняв, потихоньку раскачивался. Мало-помалу угомонилась Софья.
— Нам надо ехать, — твердо и спокойно, осторожно приподняв ее лицо и поддерживая приложенными к щекам ладонями, сказал Карл. — Я поеду с тобой. Все будет хорошо, — делая нажим на каждом слове, добавил он. — Поняла?
Софья кивнула.
— Будем собираться?
Опять кивок.
Камеристка быстро одела Софью. Собрала волосы в простой узелок. Втиснули отекшие ноги в мягкие сафьяновые туфельки.
— Вот, мы и готовы, — грустно сказала Софья своему любимому персидскому коту, белому с зелеными глазами. Она держала его на коленях и гладила, пока ее саму приводили в порядок. Не без труда поднялась женщина с пуфа, отряхнула с платья несколько белоснежных шерстинок.
Как сомнамбула, прошла Софья мимо караульных, поддерживаемая под локти Карлом и служанкой дошла до кареты, с большими усилиями в нее влезла. Всю дорогу Софья молчала, уткнувшись носом мужу подмышку, и, казалось, спала, только вздрагивала время от времени всем телом.
Как подъехали они к Кронверкским воротам Петропавловки, вновь обуял Софью неописуемый ужас. Да еще караульный грозным голосом приказал ей следовать за ним, а мужу ее остаться. Софья отчаянно вцепилась в кафтан Карла, закричала, забилась.
— Не бросай меня, любимый! Не бросай!
— Позовите Андрея Ивановича, мне нужно поговорить с ним, — просил ротмистр капитана, удерживая свою жену, которая медленно оседала вниз.
— Я же говорил, только до палат, — свирепо кричал ему караульный и тянул женщину за руку.
— Вы говорили, чтобы я сам договаривался, но, посудите, как мне договориться, если Андрея Ивановича мне не увидеть! — взывал Лилиенфельд к логике гвардейца и к милосердию: — Прошу, поймите наше положение.
Капитан не соглашался, он уже и так нарушил инструкции по своей доброте, теперь вместо благодарности его голову в петлю суют.
Гвардейская команда непременно вырвала бы Софью из объятий мужа, и пришлось бы ей предстать перед судьями одной. Но тут во двор вкатился экипаж сиятельного лейб-хирурга. Лилиенфельд бросился к нему, оставив жену в руках охранников. Он потом не помнил, какими словами молил Лестока снизойти до них, но суровый следователь смягчился: — Раз такое дело, оставайся с женой, но чтоб ни единого звука от тебя мы не слышали на допросе.
Допрос длился недолго. Софья, то и дело бледнея и подкатывая глаза (Карл держал перед ее лицом нюхательную соль), опять повторила, где встречалась с Лопухиными, Бестужевой и маркизом Боттой и какие слова от них слышала.
— Твои показания и Лопухина, и Бестужева подтвердили, — растягивая слова, задумчиво сказал Ушаков, — а о тебе показали, что говорила ты о принцессе: «сама пропала и нас погубила», — он сурово, испытующе вперил взгляд в лицо Софьи. — Что ж? Выходит, не по нраву тебе нынешняя власть, старую вернуть хочешь?! — повышая голос, подытожил великий инквизитор.
— Нет, я не хотела, — нервно теребя кружевной лиф платья, пролепетала Софья, — я только жалела о принцессе за ее милости.
— В чем же ваша погибель? Чем государыня Елизавета к тебе немилостива? — также неспешно гнул свою линию начальник политического сыска. Тон его был спокойным, жестким, холодным.
— Государыня милостива, просто при принцессе мы выше были, вот и жалели, — женщина говорила быстро, необдуманно и этим все больше ухудшала свое положение.
— Вот и замыслили повредить государственную власть, чтобы вернуть принца с принцессой, — с выражением абсолютной уверенности закончил за нее фразу Ушаков. Глаза его сверлили блестящий каплями пота красно-пятнистый лоб. Кожа на щеках собиралась тонкими складками — начальник Тайной канцелярии улыбался.
— Не-ет. Боже правый. Поверьте! — Кожа Софьи покрылась пупырышками, как будто вылили на нее ведро холодной воды. Дрожа в нервном ознобе, заламывала она руки. Тяжело дышала.
— Помилуйте, разве могла она? — несмотря на запрет, осмелился вмешаться Карл. — Да и на что она способна?
— Я и не утверждаю, что она главная, — невозмутимо парировал Ушаков. — Она в этом деле — фигура незначительная, может быть, просто согласница. Однако и это преступление великое, заслуживающее строжайшего наказания. И, только оказав нам помощь в установлении главных зачинщиков заговора, их истинных намерений, может она облегчить свою участь. Говори, негодная, — неожиданно перескочив на крик, потребовал он у Софьи. — Что известно в вашей компании о принцессе?
— Как намерены были ее освободить? С кем переписывались из ее караула? — подхватил Трубецкой. Слова он выкрикивал, брызгая слюной, которая блестела теперь каплями на его тощих бесцветных губах. Рот подергивался в нервном тике.
— Но ведь не было! При нас, во всяком… Карлуша, скажи им, — Софья в отчаянии жалась к мужу. — Я ничего не знаю. Какой заговор?! Господи!.. — она вдруг стала задыхаться, краснота на лице сменилась бледностью.
Лесток потрогал пульс на ее шее. Допрос пришлось завершить, но домой на сей раз Софью не отпустили. Пусть посидит в крепости, думается здесь лучше. Правда, в виду исключительности ее состояния, сочли судьи возможным разрешить, мужу быть при ней. И тюремные покои отвели им роскошные в верхнем этаже — помещение, предназначенное не для узников, а для караульных. Просторная комната три метра на четыре с застекленным окном, забранным решеткой снаружи, и лежанкой в человеческий рост с соломенным матрацем, подушкой и колючим шерстяным одеялом. Был здесь и шаткий скрипучий стол и такой же табурет. Другие арестанты могли бы только мечтать о таком содержании. Для мужа арестантки, конечно, никакой постели не выделили. Ничего, поспит на полу, раз изъявил желание быть при супруге-преступнице.