Куда-то исчез из комнаты весь воздух. Хватая ртом, как выброшенная на землю рыба, вытягивая шею, Петр Федорович искал его и не находил. Он отчетливо понял, что смерть пришла за ним.
Его подхватили, отнесли в спальню, уложили на кровать, открыли окна. Он смог вздохнуть. Но с кровати больше не встал. Даже приподнявшись на локте, он начинал задыхаться, как после долгого изнурительного бега, и снова огнем жгло в груди.
В начале октября сердце Натальиного брата остановилось.
*
В казематы к Михайле Петровичу его брат зашел только к вечеру. Раздраженно посмотрел в умоляющие глаза. “Еще вчера ведь сказал, что приговор окончательный! Чего этот дурак хочет? Подведет он все-таки под монастырь со своей любовью!”
Офицально-холодным тоном он сказал, что все прошло по плану. Потом распсиховался, глядя на убивающегося брата, и, бросив, что зайдет позже, когда тот будет способен здраво мыслить, ушел.
А Михайло Петрович, сидя посреди комнаты, закрыв лицо ладонями, согнувшись к самому полу, рыдал. Почему не кинулся он в ноги императрице? Не молил о прощении для Аннушки? Пусть бы и случилось, как Алешка говорил, пошел бы он, Михайло, сам под суд. Зато был бы сейчас с нею.
Комментарий к Часть 2. Глава 24. Расправа
Это последняя глава второй части.
Остается третья, заключительная)
========== Часть 3. Глава 1. Еще не конец ==========
Их привезли на постоялый двор в десяти верстах от столицы. Ввели в большую комнату на первом этаже. Вдоль стен — четыре кровати. Ссыльным позволялось немного прийти в себя, пока не приедут родственники навеки прощаться.
Лежа лицом вниз на застиранной посконной простыне у обшарпанной стенки, Наталья Лопухина думала, что никогда не встанет. Истерзана, раздавлена, почти не жива. Но услышала сбоку, то ли стон, то ли всхлип. Повернула голову и увидела Ваню у противоположной стены. Утешить его стало главным.
Медленно сползла на земляной пол. Предстояло еще перебраться через комнату… Ползти, опираясь на руки, невозможно. Встала и дошла по шаткому, норовящему ускользнуть полу, удерживая взглядом качающиеся, расплывающиеся стены. Упала на колени у его кровати, обняла его голову. Ваня вцепился в нее и разрыдался. Сколько ласковых слов просили выхода! Если бы она могла их сказать.
Успокоился, затих.
«Неужели уснул?» — Наташа поцеловала сына в макушку.
Волосы пропитаны потом, грязью, кровью. Мать прижалась к ним щекой: «как только оклемаемся немного, найду возможность ему искупаться».
Взгляд ее упал на дверь, в проеме маячил караульный. Но никаких окриков. Значит, им уже позволено быть рядом. И тут случилось невероятное. Физически было тяжко: кружилась голова, тошнило, боль в неостывших ранах не унялась нисколько, от слабости дрожали руки. Но родилась, поднялась и выплеснулась через край радость: «Вырвались! Вырвались из этого хищного логова! Пусть через мучения, пусть не вернемся домой, и нужно ехать в холодную и голодную ссылку. Неужто не сумеем отогреть друг друга — ведь теперь мы вместе! Да и с голоду не умрем. Главное все живы, рядом!»
Это была непродолжительная вспышка. Впереди еще будут безысходность, отчаяние, слезы. Будут и пройдут. А в тот час, сидя у изголовья сыновней кровати, она чувствовала себя почти счастливой.
«А где Степан?» — Обернулась. Кровать мужа пуста. На другой, отвернув лицо к стене, лежала маленькая и хрупкая Аня.
«Прости, Аннушка, — подумала Наташа, чувствуя наползающую слабость, — сейчас подойти не смогу». Она опустила голову на край тюфяка и соскользнула в забытье.
В сопровождении караульного вернулся Степан. Подошел к жене, погладил по щеке. Она пришла в себя и испугалась. Степан постарался успокоить ее взглядом, показать, что все хорошо.
Она хотела знать точнее. Но как спросить? Глаза против воли наполнились слезами. Наташа, сникнув, отвернула голову вниз, в сторону: «Как так жить?»
Степан взял ее лицо в ладони, обратил к себе. Вытер с глаз слезы и погрозил пальцем: «Не вздумай». Потом показал рукой на дверь, на себя и изобразил приглашающий жест.
Наташа поняла: «позвали», — она кивнула.
«А зачем?» — спросили ее глаза.
Степан немного подумал, нарисовал пальцами в воздухе прямоугольник размером с наиболее употребительный лист бумаги, показал, как будто что-то пишет на нем, и начал выразительно загибать пальцы на руке: один, два, три, — слегка кивая при этом.
«Правила?» — догадалась Наташа, но нужно было убедиться, что поняла верно. Сделала ладонью и головой слабый жест в одну сторону и покивала утвердительно, в другую — и запрещающе пошевелила пальцем.
Степан посмотрел одобрительно, погладил по голове, поцеловал (прикоснулся губами) в щеку. Полегчало. Наташа с благодарностью и нежностью взглянула на мужа. Он коснулся пальцами ее груди, своей, сложил ладони вместе и показал, неплохо бы поспать. Наташа согласилась. Следовало набираться сил, насколько получится. Скоро приедут дети.
Они появились ближе к вечеру. Наталье казалось, что все время она просто неподвижно лежала без сна и, когда Степан разбудил ее, удивилась тому, что спала. По звукам голосов, доносящихся со двора, все поняла и заторопилась встать. Степан помог. В руках его обнаружилась мокрая тряпочка. Он отер Наташе лицо, шею и руки.
«Как я сама не подумала? Напугала бы детей…» — подумала Наталья.
Степан внимательно всмотрелся в ее глаза — она была настроена так же, как и он сам. Наташа старалась выпрямиться и улыбнуться.
— Лопухины, к вам родственники и челядинцы, — сказал, остановившись в дверях ,начальник караула. — Четверо слуг по милости государыни поедут с вами и один при Иване Лопухине.
Наташа посмотрела на сына. Он лежал, закрыв голову руками, и не шевелился.
— Остальным дано полчаса на прощания, — закончил офицер и вышел, впуская младших Лопухиных.
В комнату они вошли робко, будто с опаской. Старшие вели впереди себя младших. Семеро. Васеньку привезти не решились.
«И правильно», — подумала Наталья, ей стеснило грудь при воспоминании о том, как он кричал, когда ее уводили… «Как это было давно… в конце другой жизни».
Степан сделал шаг к ним навстречу и чуть развел руки, как для объятия. Первая, расплакавшись, бросилась к нему Катюшка. Ей не исполнилось еще шести. Она уткнулась в отцовский живот и заплакала:
— Батюшка, пойдем домой, батюшка. — Ее маленьких рук не хватало, чтобы обхватить его, и она цеплялась пальчиками за одежду. Он прижал к себе каштановолосую головку.
Следом подбежала Настя, упала отцу на грудь.
— Катя, перестань, мы же договорились, — просила она сестренку, глотая слезы.
Другие, кто, целуя по дороге Степана Васильевича, кто, мимоходом прижимаясь к нему, уже спешили к матери: Аннушка, Прасковья повисли у нее на шее, Сережа, Абрамушка и Степа опустились на колени, старались поймать и поцеловать ее руки.
Она всех обнимала, гладила, целовала. Улыбалась им ободряюще, уверенно. Все одновременно что-то говорили, шептали, прижимались. Подошли к ним Степан Васильевич со старшей и младшей дочерьми.
— Матушка, все будет хорошо, — вытирая глаза, говорила Аня, — мы вас любим очень-очень!
Наташа кивала ей.
— Мы вас будем ждать, — вторила сестре Прасковья. Мать ласково ей улыбалась и гладила по голове.
— Возвращайтесь поскорее! — плача умоляла Катя, сидя у отца на коленях. Наташа наклонялась к ней, обнимала и терлась носом об ее носик.
— За нас не волнуйтесь, у нас все в порядке, мы вас не подведем, — срывающимся голосом обещал Абрам, целуя руку матери.
— С Васенькой тоже все хорошо, мы просто не решились… чтобы не плакал, — заверяла Настасья. Наташа кивала ей в знак согласия.
— А дядя Петя (1), тоже хотел бы приехать, но он под домашним арестом, — сообщила Аннушка.
— Но его ни в чем не обвиняют, — поспешила добавить Настя.
Степа молчал. Ему надлежало отправляться в ссылку вместе с родителями, но они об этом пока не знали.
— Они заплатят за все, за все! — вдруг с жаром прошептал Сергей.
Наташа вздрогнула. Ее, словно, окатили ледяной водой, нахмурилась, сжала руки сына.