***
Поесть спокойно я так и не смогла, все время, то краснея, то бледнея попеременно от голодных взглядов вождя в мою сторону. Не то, чтобы он раздевал меня взглядом, скорее это было похоже на то, как смотрят любящие люди, долго не видевшиеся друг с другом. Странно, неужели он видит во мне кого-то? Чего уж скрывать, я же знаю, на кого я похожа, как две капли воды – на нее, ведьму из моего сна. Как он назвал меня, когда очнулся? Грозушка! Невероятно, что моя фамилия звучала тоже почти так, Грозная…
Я тяжко вздохнула, повернувшись под одеялом, понимая, что сон не придет - столько мыслей в голове крутится. Этот поздний ужин все не шел у меня из памяти, заставляя произнесенные фразы и брошенные взгляды оживать.
- Ребята устали, - молвила бабушка, усаживаясь за стол, - спать пошли. Дариночка, поухаживай за бабулей.
Я кивнула, бросила на нее вопросительный взгляд, понимая, что она не просто так удалила из горницы Свету и Хрума, разговор видимо серьезный будет. Пока я расставляла тарелки, кружки, ложки на стол, чувствовала тепло от присутствия Гундара. Хрум поделился с ним одеждой: джинсами да рубахой в клетку. Забавно, но даже при росте Тимофея его вещи были малы вождю. Тот только хмыкнул, когда бабуля покачала головой, и сказал, чтобы мы не беспокоились по поводу одежды. Я только чуть бровью повела, подумав, неужели себе наколдует нужный размерчик?
Стоя лицом к печке, я чувствовала взгляд, прожигающий спину насквозь, который не оставлял меня, даже когда я вынимала из печи чугунок с ароматным картофелем и тушеным мясом. Во время приема пищи все молчали, только один раз Гундар вдруг встал и пристально посмотрел на пол, где под половиком был спрятан вход в подпол. Выразился довольно мрачно на своем старинном языке и сел обратно. Бабуля даже бровью не повела, а меня от любопытства даже потряхивать стало.
- Что? – шепотом спросила я, наклонившись над столом. – Что вас так насторожило?
Гундар поднял на меня взгляд и хмуро произнес:
- Обращайся ко мне на «ты», мы не чужие друг другу.
Вот тебе и на! Я не знала, что ответить, поэтом только кивнула. Однако мой вопрос остался без ответа. Я отодвинула тарелку от себя (кусок в горло не лезет), и мрачно уставилась на Гундара, который, как ни в чем не бывало, поглощал еду с таким завидным аппетитом, словно больше века голодал. Квас шел тоже на «ура», вызывая довольное урчание насыщающегося волка в человеческом обличии. Я хмыкнула и спросила у бабули:
- А что с Денисом-то делать, а? Надо его, наверное, выпустить, покормить?
- Ну, вот сейчас и выпустим, - ответила спокойно бабушка Василена, и даже с места не сдвинулась.
В этот момент что-то внизу грохнуло, бабахнуло. Я подскочила, охнув, однако под спокойным и несколько ироничным взглядом Гундара села на скамью.
- Он там что делает, а? – испуганно косясь в сторону подпола, снова вздрогнула, так как грохот стал еще интенсивнее.
- Эх, капусту и огурцы жалко, - вдруг проронила философски бабуля.
- Почему?
- Конец им пришел, страшный, - деловито закивала она в ответ. – А, уже и до грибочков добрался, а ты говоришь - голодный.
Я схватилась за голову.
- Да ты что! Он же человек и тоже есть хочет!
- Милая, он не человек, окстись. А вот есть он действительно хочет, ибо должно быть уже обернулся, у него от изобилия эмоций личина спала. Между прочим, оборотень питается, как думается мне, не картошечкой.
- А чем же? – меня стало слегка подташнивать от всех этих сказок об оборотнях.
Ответил мне Гундар, поднимаясь из-за стола:
- Оборотень в истинном виде охотится на оленя, кабана или какую другую живность, - затем подумал и добавил, посмотрев на меня многозначительно. - Не брезгует ничем.
Ой, не нравится мне его оценивающий взгляд. Я даже подобралась, с сомнением глядя на вождя, мол, на что это намекаешь?
- Спасибо, за хлеб и соль, но времени мало, - прервал он наши гляд елки, и обратился к бабуле, - ведунья, ритуал не завершен, следует поспешить, обращение нужно остановить. Я вижу, что потомки нашего рода не прошли посвящение по всем канонам, ибо знания утрачены…
- Это о чем вы сейчас? – встряла любопытная я. И под взглядом вождя пролепетала: «э-ээ… ты…я хотела сказать ты…» и умолкла, покраснев снова, как вареный рак.