— Ну, и что ты решил?
— Поговорить с тобой.
— И только? — Соня засмеялась.
Василь встал, хромая, подошел к ней и крепко обнял за плечи. Она покорно прижалась к нему и затихла.
Они долго, очень долго молчали. Потом Василь тихо спросил:
— Ты... любишь его?
— Не знаю... И что творится со мной — тоже не знаю. Только грустно мне. И страшно. Одна я. Они все там, под немцем. А мама больна... Страшно. Не знаю, что со мной будет...
— Вот что, — решительно сказал Василь. — Завтра распишемся.
Соня медленно подняла голову, посмотрела ему в глаза.
— Слышишь? — настойчиво и нетерпеливо повторил Василь. — Завтра распишемся! Зачем откладывать?
Соня осторожно высвободилась из его объятий, пересела на диван. Василь сел с нею рядом, взял за руки, горячо заговорил:
— Ты знаешь меня не первый день. И знаешь, что на этой земле кроме тебя у меня нет никого. И потерять тебя я не могу. Не хочу и не могу!
— А если я вдруг потеряю тебя? — подняла глаза Соня. — Через неделю ты уедешь на фронт. А на фронте людей не только ранят. Что тогда буду делать я?
Но Василь уже не слышал того, что говорила Соня. Он сидел, будто оглушенный, сидел долго, втянув голову в плечи, потом тяжело поднялся и вышел на крыльцо.
Когда он вернулся в комнату, Соня, свернувшись калачиком на диване, спала. Керосин в лампе догорал, фитиль чадил, нервно вспыхивая, грозясь вот-вот потухнуть. На столе отсчитывал время хромоногий будильник, упрямо повторяя одну и ту же бессмысленную фразу: «Тик-так, а так ли? Тик-так, а так ли?»
Стараясь не шуметь, Василь отыскал вещмешок, взял со стола рамку и вынул из нее свою фотокарточку. Взглянул на Соню, сделал шаг к дивану, но, раздумав, быстро пошел к двери...
...За тонкой дощатой перегородкой дружно захохотали. Василь, застигнутый врасплох этим смехом, испуганно сел. Ему вдруг показалось, что кто-то услышал его мысли, услышал и — засмеялся над ним, над его несбывшейся любовью...
Но в землянке уже было тихо. Кремнев лег, устало закрыл глаза.
Через минуту он спал. И снилось ему огромное солнце, молодая рослая конопля и, в ее душистой зелени, — юная девушка с черными большими глазами и толстой темной косой на полудетской гибкой спине...
IX
Утром, откуда-то с севера, ветер принес тучи. Белые и серые, они плыли, словно льдины по широким разводьям, то замедляя свой бег, будто попав в водоворот, то снова устремляясь в холодную серую даль.
К ночи тучи сгустились, опустились ниже к земле. С каждым часом крепчал холодный ветер, время от времени меняя направление.
Кремнев волновался. Он хоть и не был искушенным парашютистом, но все же понимал, что ветер парашютисту — не брат. Наконец он не выдержал и вошел в землянку, где отдыхал экипаж самолета, который должен был доставить их за линию фронта.
Штурман, молодой парень с лихим темным чубом деревенского сердцееда, снисходительно улыбнулся, услышав о чем беспокоится капитан, и дружески сказал:
— Не тужи, капитан! Летишь с нами, а мы там уже не раз бывали! Веди на посадку людей, пора и в дорогу.
Поднялись легко, почти без разгона, и сразу же начали круто набирать высоту. Вот самолет мягко вошел в тучи, несколько минут — и вот оно, небо, чистое, звездное, темно-синее и такое глубоко спокойное, что невольно в голову закрадывалась мысль, что земля и война остались где-то далеко-далеко и что теперь на землю уже больше никогда не вернешься.
Первый «букет» от разрыва зенитных снарядов, который неожиданно «расцвел» неподалеку от самолета, — мгновенно развеял эту иллюзию. Земля была близко. И близко, очень близко, была война, — прямо под ними.
Кремнев отвернулся от окна и совершенно неожиданно увидел в самолете незнакомого солдата. Он сидел на скамейке напротив и тоже был в куртке и шапке-ушанке.
В самолете было темно, и Кремнев, как ни старался, не мог разглядеть солдата. Но вот мелькнуло, на мгновенье освещенное вспышкой близкого разрыва, его лицо.
«Женщина?! Как же и когда она попала в самолет? Сколько ей лет? — почему-то старался отгадать Кремнев, будто это было тем вопросом, который надо решить сегодня, сейчас, сию минуту. — Двадцать? Двадцать пять? Да. Не больше».
— Подготовиться, — появившись в дверях кабины, объявил штурман.
Кремнев встал, поправил на груди парашют.
— Не вам, — остановил его штурман и кивнул головой девушке. Та сразу же поднялась и, горбясь под тяжестью парашюта, пошла к открытой двери.
И вдруг в сердце Кремнева что-то кольнуло. Он тоже рванулся к двери, но девушка уже бросилась вниз.