Проще всего было идти лесом, обходя деревни и дороги. Но тогда пришлось бы сделать немалый круг, и времени на это ушло бы не меньше недели. Продуктов же у разведчиков было только на пять дней.
Кремнев задумался. Как мало осталось дорог на его родной земле, по которым можно идти, наверняка зная, что ты дойдешь до намеченной цели!..
Ему помешали. Из темноты просунулась чья-то рука и положила прямо на карту скомканную газету.
— Что это значит? — нахмурился Кремнев.
— А ты посмотри, — отозвался Галькевич. — Узнаешь?
— Наша «дивизионка»? — разгладив рукой газету, удивился Кремнев. — Где ты ее нашел?
— Тут, в пуньке. Выбирал место, где лечь, начал разгребать старую солому, а она там и лежала. Я бы и не обратил на нее внимания, если б на глаза не попалась фамилия знакомого корреспондента.
Находка заинтересовала Кремнева. Их дивизия и отступала и наступала далеко от этих мест. Кто же и когда в таком случае мог принести сюда газету?
Пробежав глазами заголовки коротких заметок, Кремнев посмотрел на дату выхода номера и озабоченно наморщил лоб. 24 февраля. 24-го... Что же случилось в этот день?
Тяжелый, невероятной силы, взрыв покачнул землю. Из-под стрехи на карту посыпалась колючая труха. С грохотом обвалился начатый штабелек дров, где-то в темном углу испуганно пискнула какая-то птица.
Схватив автоматы, Кремнев и Галькевич выбежали из пуньки.
На западе, высоко в черном небе, с грохотом и свистом бушевал огненный смерч. Казалось, что там, среди мохнатых окровавленных туч, сцепились в смертельной схватке тысячи сказочных огненных чудовищ. Описывая фантастические круги и зигзаги, они разъяренно хлестали друг друга тяжелыми кровавыми мечами, разбрасывая вокруг искры, выплевывая огонь и дым...
Но вот все исчезло, и еще более черная ночь окутала пущу.
— Как ты думаешь, что это? — посмотрев на Кремнева, нарушил молчание Галькевич.
Кремнев пожал плечами:
— Видимо, наши самолеты разбомбили немецкий склад боеприпасов.
— Самолетов все это время не было слышно, — долетел из темноты голос Шаповалова. — Я стою на посту давно. Полчаса назад в той стороне кто-то стрелял из автомата.
— Стреляли там и раньше, — уточнил Аимбетов, который незаметно оказался рядом с командиром.
— Склад могли и партизаны взорвать, — подумав, сказал Кремнев и вернулся в пуньку. Но вдруг он остановился и спросил у Аимбетова:
— Веселова еще нет?
— Нет, товарищ капитан.
— Как только явится, пусть сразу же идет ко мне. А пока что подавай ему время от времени условный сигнал. Теперь ты это делать умеешь.
— Слушаю, товарищ капитан! — блеснул зубами Ахмет.
— Это же самое передай и своему сменщику.
— Слушаю, товарищ капитан, — повторил Ахмет и исчез в зарослях бурьяна.
Вернувшись в пуньку, Кремнев остановился возле бочки и на минуту задумался. Ему уже почему-то не хотелось ни изучать карту, ни припоминать того, что случилось 24 февраля 1942 года, — больше семи месяцев назад. Устало махнув рукой, он запихнул бумаги в полевую сумку, потушил фонарик и лег на солому рядом с Галькевичем.
Галькевич молчал, но по его дыханию Кремнев чувствовал, что он не спит. И потому произнес, не окликая его:
— Что-то я начинаю беспокоиться о Веселове...
— Придет, — не сразу отозвался Галькевич. — Этот внезапный шальной ветер мог занести его черт знает куда...
— Что верно, то верно, — согласился Кремнев и улегся поудобнее. Но тревога в сердце не затухала. Он понимал, что не заснет, и потому старался думать о самых разных вещах, лишь бы заглушить беспокойство. Сначала он старался вызвать в памяти образ Вали Ольховской, девушки, которая в сорок первом спасла ему жизнь и которая сейчас была очень близко. Но воспоминания были какие-то хаотичные, тусклые. Тогда он начал думать о своем старом друге Сымоне Филиповиче, с которым пришлось так нелепо расстаться. Эх, как было бы славно, если б теперь рядом с ним был этот мужественный, опытный, мудрый человек! Так надо же! «А может, все это — ложь? Да и в самом деле, как мог сын Филиповича из тюрьмы попасть в ту же дивизию, где воюет его прославленный отец! И попасть сюда только для того, чтобы через каких-то два месяца, двадцать четвертого февраля...»
Василь пружинисто сел, будто кто-то ткнул ему шилом в спину. «Двадцать четвертого! Да! Именно двадцать четвертого!.,»
— Что с тобой? — забеспокоился Галькевич и тоже сел.
— Ничего... Показалось... Ну, показалось, будто Веселов разговаривает за стеной...
— Успокойся ты и засни, — вздохнув, посоветовал Галькевич. — Сидит наш Веселов сейчас где-нибудь под елкой и ждет утра, чтобы потом отыскать нас на этом хуторе.