— Беги, Генрих, нельзя тебе здесь оставаться. Ведь и за тобой охотятся. Меня уже раз десять вызывали, допрашивали: где ты? Забрали письма, которые ты писал нам из России. А недавно приказали, чтобы я написала тебе и попросила, чтобы ты приехал домой погостить.
— Вот как! — Генрих тяжело опустился на холодный кожаный диван, зло улыбнулся: — И что же им нужно от меня? Ведь я штабов не возглавляю, войсками не командую. И книг, кроме технических справочников по специальности, не храню. Я — инженер, строю электростанции. Разве это тоже запрещено?
— Не знаю, Генрих, не знаю. Но и Карл, уезжая в Польшу, сказал: «О том, что случилось со мной, Генриху ни слова. Но осторожно намекни ему, чтобы он задержался за границей, как можно дольше. Нельзя ему сейчас возвращаться в Германию».
— Ничего не понимаю!
— Генрих, Генрих, — тяжело вздохнула мать. — Сколько людей, особенно тех, кто работал в Советской России, поплатились за свое легкомыслие. Может, и Карла...
Мать осеклась, закрыла руками лицо. Минуту Генрих сидел неподвижно, потом встал и осторожно вышел. Нет, не может такого быть! Сейчас он разыщет друзей. Пусть они разъяснят, что же все-таки случилось с его несчастным отечеством?
Но ...друзей уже не было.
— Арестован...
— В Маобите...
— В концлагере...
— Расстреляли...
— Ушел... Куда? Не знаем, Генрих, не знаем...
И только изредка он слышал фразы иные, мало ему понятные:
— Мюллер? Странно! Вы еще... Нет-нет, принять не можем.
И Генриха Мюллера охватил страх: да, нужно бежать! Сейчас, не медля!
Однако судьба его уже была решена. При посадке в международный вагон гестаповцы схватили его, надели наручники и бросили в какое-то мрачное подземелье, пропахшее человеческим потом и кровью...
...Следствие вел его прежний школьный товарищ, майор Людвиг фон Мольтке. И то ли он сжалился над ним, другом детства, то ли по каким-то другим соображениям, но Генрих не попал на скамью подсудимых. Как и старшего брата, его послали на Восточный фронт.
На фронте Генриху неожиданно повезло. Совершенно случайно, находясь в резервном полку, он встретил старого генерала, близкого друга своего покойного отца. Через неделю после этой встречи рядового Генриха фон Мюллера отозвали и назначили инженером отдельного строительного батальона.
Продвигаясь в глубь России вслед за своими войсками, Генрих Мюллер имел возможность видеть кровавые следы тех, кого по радио и в газетах взахлеб величали героями, гордостью нации, рыцарями великой Германии. Их «доблестные дела» приводили инженера Мюллера в ужас. Разоренные города, взорванные плотины электростанций, тысячи сожженных деревень, юные девушки на виселицах, — разве это доблесть? Так что же тогда варварство?
И Генрих напряженно думал. Говорят, рассуждал он в часы короткого отдыха, идет война с коммунизмом. Допустим. Но тогда почему война с Францией, Англией? Ведь и среди тех, кого он знавал в Берлине и кого сегодня нет в живых, не было коммунистов. Так за что их убили? За что разжаловали брата? Ведь он не принадлежал ни к какой партии! А за что мучили ого, Генриха Мюллера? И почему выпустили? Решили сделать своим? Выходит, что теперь и он, Генрих фон Мюллер, с ними заодно!
Придя к такому выводу, Генрих ужаснулся. Да, да! И Карл, и мать правы! Ему не следовало возвращаться на родину.
...Однажды, уже глубокой осенью 1941-го, его неожиданно вызвали в штаб армии. Встретил его тот же, с детства знакомый генерал.
— Садись, Генрих, — устало предложил генерал, разминая в бледных, сухих пальцах сигарету. — Закуришь?
— Благодарю. Я не курю.
Генерал прикурил от свечи, тускло освещавшей мрачную комнату, разогнал дым рукою и вдруг с дрожью в голосе вымолвил:
— Генрих, я делал все, что мог. Но видно такова воля судьбы.
— Карл?! — побледнел Генрих.
— Лейтенант... я хотел сказать, генерал-майор Карл фон Мюллер погиб под Москвой. Его взводу было приказано прикрыть отступление полка. И он выполнил свой воинский долг до конца.
«Да вы его просто убили!» — хотел крикнуть Генрих, но голоса не было. Задохнувшись, он расстегнул ворот рубашки, медленно встал и, пошатываясь, направился к двери.
— Обожди, Генрих! Личные вещи брата хранятся у меня. Скажи адъютанту...
Не дослушав, Генрих вышел. И только очутившись в своем маленьком «оппеле», вдруг тихо произнес:
— Бежать!..
Шофер удивленно посмотрел на инженера. Тот вздрогнул, зло нахмурился:
— Вы что, не слышите? В часть!
Тут, в деревенской избе, где разместился штаб батальона, Генриха ожидал другой, еще более страшный удар: умерла мать. В связи с этим ему предоставлялся срочный отпуск — на десять дней.