— А вот об этом мы сейчас у него самого и спросим.
...Обер-фюрер хватил немного через край. Лейтенант Дановский мало походил на огурчик. Скорее он напоминал молодой, высушенный солнцем, гриб. Губы его пересохли, потрескались до крови, глаза лихорадочно горели, а небритые щеки были землисто-серые и как-то судорожно дергались.
Переступив порог, Дановский попытался приветствовать шефа по-фашистски, но рука почему-то не послушалась, и он сник, опустил глаза.
— Вот, полюбуйтесь, граф! — с презрением показав пальцем на Дановского, злорадно воскликнул эсэсовец. — Сам, на собственной дрезине, отвез русских диверсантов на мост, а теперь вот, радуйтесь: явился! Видимо, пришел получить награду за свой выдающийся подвиг! М-мерзавец!..
Дановский вздрогнул, поднял глаза, и Ползунович-Вальковский увидел в этих воспаленных глазах смертельный страх. И ему вдруг стало жаль Дановского, человека, который все же был ему близок и по духу, и по судьбе, а потому он поспешил ему на помощь.
— Мне думается, мой фюрер, — несмело заговорил он, — что господин лейтенант чистосердечно признается, объяснит, как такое могло с ним случиться.
— Ха, объяснит! Что он может объяснить? Вы думаете, что этот тип признается, как он снова продался русским?
— Господин обер-фюрер. Я честно служил вам и великой Германии, — заговорил, заикаясь, Дановский. — Вы это знаете сами. Случилась беда. Меня...
— ...как последнего дурака, обвели вокруг пальца два русских мужика! — иронически подсказал Зейдлиц,
— Это были не мужики, господин обер-фюрер, — возразил Дановский. — Они были одеты в форму немецких офицеров и отлично говорили по-немецки.
— Чему, кстати, никак не научитесь вы, — снова иронически поддел его эсэсовец.
Дановский замолчал.
— Ну, что же вы молчите? — удивился Зейдлиц. — Рассказывайте! Все же интересно послушать, какую сказку вы сочинили, пока скрывались в лесу от заслуженной кары.
Дановский заговорил. Он понял, что теперь его судьба целиком зависит от Зейдлица. Потому говорил только правду, старался не пропустить ни одной детали, ни одного факта из всех тех событий, которые так неожиданно свалились на его голову.
Фон Зейдлиц слушал внимательно, и это вселяло в сердце Дановского надежду. Голос его постепенно окреп, и сам он как будто немного успокоился.
— Я уверен, мой фюрер, что на территории нашего района действует хорошо подготовленная советская диверсионная группа, — уже совсем твердо заключил он и, облизнув сухие губы, умолк.
Молчал и Зейдлиц. Курил и поглядывал через окно, на реку, на пустой серый луг, на далекую синеву пущи.
Докурив сигарету, он раскрошил окурок в пепельнице, вытер платком палец и нажал кнопку электрозвонка.
— В подвал, — сухо приказал охранникам, появившимся на пороге. А когда дверь закрылась, повернулся к горбуну.
— Мне кажется, мой фюрер, — сжался под хмурым взглядом эсэсовца горбун, — что Дановский...
— Мне, господин бургомистр, кажется то же самое, — спокойно перебил его эсэсовец. — И все же простить ему я не могу. Поймите, что еще один такой инцидент, — и я окажусь там. — Он показал пальцем на восток. — А такая перспектива, честно говоря, меня совершенно не радует.
Зейдлиц еще раз снял телефонную трубку и сказал:
— Дежурный? Я направил Дановского в подвал. Да... Только не до смерти. Потом, когда очнется, приведете его снова ко мне.
II
Удачно сбыв с рук пакет и уничтожив Вятичский железнодорожный мост, капитан Кремнев решил дать своей группе короткий отдых. Людям надо было как следует помыться, постирать белье, да и лагерь еще не был по-настоящему подготовлен к зиме. Землянки были сделаны наспех, не оборудованы.
На помощь снова пришел Рыгор Войтенок. Льнозавод, где он числился сторожем, стоял на западном берегу озера, в километре от Заречья, и не работал с первых дней войны. В просторных комнатах бывших молодежных общежитий, в заводской конторе и в помещении столовой попадались столы, кривоногие стулья, раскладные железные кровати.
В заброшенной кухне ржавели большие котлы, а на складе, где когда-то хранилось ценное сырье, имелась кудель, нашелся и рулон мешковины. Все это добро Рыгор и предложил теперь разведчикам.
Отказаться от такого ценного подарка Кремнев, конечно, не мог и, выбрав темную, но тихую ночь, направил к заводу весь свой «флот». На остров были перевезены одиннадцать кроватей, три стола, два котла, несколько стульев и еще много нужных вещей и материалов. Прихватили даже несколько не очень толстых и длинных железных труб, которые решили использовать как дымоходы.