Нащупав сухое место, Василь сел. Сымон примостился рядом, достал папиросы. Помолчав, спросил:
— Радиста вам прислали?
Кремнев посмотрел на старшину. Темнота скрывала его лицо, но Василь чувствовал, что Филипович неотступно следит за каждым его движением.
— Да, нам. А что?
— Так. Понравился мне парень. Серьезный... Закуривай, немцы далеко, не увидят.
— Давай закурю... — Василь прикурил папиросу, затянулся и, по привычке спрятав ее в рукав, повернулся к Сымону: — Ну, а теперь выкладывай все, что хочешь мне сказать.
— Скажу...
Кремнев почувствовал, как легла ему на колено горячая и тяжелая рука Филиповича, как сам Филипович весь подался вперед, будто хотел заглянуть ему в глаза.
— Скажу, — глухо повторил старшина. — Даже не скажу, а спрошу: говорил?
Василь посмотрел на друга и увидел его глаза, — они смотрели с надеждой и просьбой, и Василю вдруг стало до боли горько от сознания того, что, впервые в жизни, он не может помочь близкому человеку.
Сымон, видимо, понял его. Он убрал руку, затоптал окурок и предложил:
— Пойдем?
— Подожди, — остановил его Кремнев. — Я говорил о тебе всюду: и в нашем штабе, и в штабе армии. В штабах согласились, даже в список тебе включили. А те, кто проверял позже, — вычеркнули...
— За что?! — сильно сжав плечо Василя, почти крикнул Сымон. — Неужели только за то, что моя семья под немцем? Так ведь вся Беларусь под ним!
— Не знаю, Рыгорович, Что знал — сказал. А теперь — пошли.
VI
Дежурный по штабу, молодой, совершенно не знакомый Кремневу майор, долго, с видом заправского штабиста, изучал предъявленный ему документ, потом приветливо сказал:
— Подождите минуту. С вами должен говорить представитель из Москвы. Сейчас он у комдива.
Кремнев присел на скрипучий стул. То, что с ним будет говорить представитель из Москвы, не было для него новостью. Еще неделю назад, когда он был в штабе армии, знакомый офицер-разведчик сказал ему об этом и даже о том, какая, по его мнению, задача будет поставлена перед спецгруппой. Задача эта увлекла Василя новизной и размахом, перспективой той творческой самостоятельности, которая открывалась перед ним за линией фронта. И потому теперь, сидя у порога, с которого, наверное, сегодня же начнется путь в то заманчивое и тревожное будущее, он желал только одного: чтобы все было так, как говорилось.
Ждать долго не пришлось. Дверь открылась, и дежурный сообщил:
— Капитан, вас ждут.
Переступив порог, Кремнев на какое-то мгновение замер, ничего не понимая. Командира дивизии в комнате не было. За столом, тускло освещенным керосиновой лампой, сидел человек в штатском. Серый, уже не новый, пиджак топорщился на его широких худых плечах. Пустой левый рукав был аккуратно заправлен в карман. На лацкане пиджака блестела Золотая Звезда Героя. Волосы у него тоже были не то седые, не то цвета гнилого льна. Человек зачесал их назад, будто хотел выставить всем напоказ свой и без того большой квадратный лоб. Прижатые этим массивным лбом, где-то в глубине темных провалов, светились чистые, голубые глаза.
На столе, под руками у этого человека, лежали папка с бумагами и развернутая карта, а в пепельнице дымилась недокуренная папироса.
Облокотившись на стол, человек внимательно и с любопытством смотрел на Кремнева, который все еще стоял у порога и не знал, что ему делать и как докладывать о себе.
Человек за столом понял это. Он легким кивком головы показал на пустой стул и произнес удивительно молодым, сочным голосом:
— Садитесь, капитан. Нам с вами надо поговорить. Один на один.
Василь сел и еще раз взглянул на человека. Тот вдруг наклонился вперед и в упор спросил:
— Писатель Василь Кремнев?
— Был. Сейчас — разведчик.
— Почему был? — удивился человек в сером и, достав папиросы, протянул Кремневу. — Писатель и в солдатской шинели остается писателем. Курите?
«Куда это он гнет? — взяв из пачки папиросу, подумал Кремнев. — Неужели солдаты говорили правду?..»
— А я вас помню, Кремнев, — прикурив папиросу, вдруг сказал человек и откинулся на спинку кресла, будто давая Кремневу возможность детальнее разглядеть себя и — узнать.
Густые темные брови Кремнева дрогнули, медленно сдвинулись.
— Не напрягайте память, капитан, — улыбнулся человек в сером. — Меня вы видите впервые...
— Но вы же сказали...
— Да. Лично я вас вижу вторично. Первый раз я слушал вас в сороковом, в Минске, в Окружном Доме офицеров. Тогда состоялась встреча пограничников с белорусскими писателями, и вы читали отрывок из своей новой книги.