Ни с кем ничего совмещать он, впрочем, не намеревался.
Сопротивление главного оппонирующего клана сломали, вновь заточив в темницу вышедшего было на волю Ивана Бельского, посаженного Еленой, и позиции Шуйских упрочились настолько, что после смерти Немого в ноябре того же года пост без всяких возражений с чьей-либо стороны занял его младший брат Иван. Тот самый, которого маленький великий князь запомнил на всю жизнь: «Нам бо в юности детства играюще, а князь Иван Васильевич сидит на лавке, локтем опершися, отца нашего на постелю ногу положив, к нам же не преклоняяся». Ему удалось 2 февраля 1539 года сместить ненадежного митрополита Даниила, соратника покойного князя и его жены, и провести на престол своего Иоасафа. Однако именно новый владыка, объединив противников всевластия Шуйских, в 1540-м пробил (от имени малолетнего князя, который ничего не решал) решение Думы об освобождении Ивана Бельского, после чего создал вместе с бывшим узником правящий «дуумвират первосоветников», а Ивана Шуйского отправили в почетную ссылку во Владимир.
Что самое обидное, весь этот лютый бардак проистекал даже не из политики.
Такое впечатление, что аристократам, дорвавшимся до воли, политика была до лампочки, а вся суть непримиримой вражды заключалась в том, что, как подмечает «Летописец начала царства», «многие промеж их бяше вражды о корыстех и о племенех, всяк своим печется, а не государьским, не земьским». То есть рвали одеяло как могли, лишь бы навсегда, менее всего заботясь о государственных интересах. А это понемногу начинало бесить Землю, чем и воспользовались отстраненные от власти Шуйские, изображавшие себя «пострадавшими за правду». В самом начале января 1542 года «кровные Рюриковичи», приведя в Москву несколько владимирских дворянских полков, выгнали из Кремля «кровных Гедиминовичей». Ивана Бельского вывезли на Белоозеро, где вскоре (в мае) и удавили. Митрополита Иоасафа до полусмерти избили на глазах у перепуганных Вани и Юры, затем прогнав и посадив на митрополичий престол «своего», Макария. Который, однако, оказался совсем не прост. Воспользовавшись тем, что Москва устала и от Шуйских, и от Бельских, и вообще от «боярщины» – «И бысть мятеж велик в то время на Москве», гласит Никоновская летопись, – новый владыка сумел выступить посредником между Кремлем и Городом, предотвратив общую резню. Став в итоге, неожиданно для Шуйских, одним из лидеров потенциальной оппозиции, которая не могла не появиться, потому что краткая, но яркая эпоха «шуйщины» затмила все, виденное Москвой до того.
В отличие от братьев, Андрей Михайлович Шуйский, ставший после смерти кузена Ивана в мае 1542 года наместником, государственного мышления не имел вообще, будучи по натуре прохвостом и беспредельщиком. Отсидев все правление Елены в тюрьме за участие в мятеже Юрия Дмитровского, он был назначен братьями правителем Пскова, который, по выражению современника, «изграбил, злодей, изорвал аки лев алчный». Теперь, оказавшись у руля, он мог реализовать свои задатки на все сто и ограничивать родню с клиентами резона не видел. «Племя» захватило все «доходные места», разогнало весь государственный аппарат, сам князь Андрей вывез из Кремля даже государеву казну. Как опять-таки свидетельствует летописец, они «кийждо себе различьных и высочайших санов желаху… И нача в них быти самолюбие и неправда и желание хищения чюжого имения. И воздвигоша велию крамолу между себе и властолюбия ради друг друга коварствоваху… На своих другов восстающе, и домы их села себе притяжаша и сокровища свои наполниша неправедного богатства». Противостоять этой саранче, казалось, уже не может никто и ничто – и менее всего маленький великий князь, которого, в сущности, если не убили, то только потому, что власти нужен был символ: без него неизбежно началась бы полномасштабная гражданская война, а ее все-таки боялись все клики.