– А окно было закрытое? – спросил Трофим.
– Закрытое, – ответил Спирька. – Это я его только сегодня открыл. Сказали, придёт человек из Москвы, так чтобы ему было виднее, я открыл. А так было закрытое. В тот день ветер какой поднялся, и прямо в окно. Вот я, чтоб от греха подальше, и закрыл его. И темнотища тут такая стала! Я засветил огней. И только вышел, государь идёт с царевичем. И они сюда. А я ушёл. После прибегают, кричат: глянь, Спирька, беги, глянь!
И Спирька замолчал.
– Глянул? – строго спросил Зюзин.
Спирька кивнул, что глянул.
– И что?
– Крепко царевича побили.
– Кто?
Спирька пожал плечами.
– Ну а хоть чем?
Спирька опять не ответил.
– Может, этим? – спросил Зюзин и посмотрел на Трофима.
Трофим поднял кочергу. Спирька смотрел на неё и молчал.
– Что это за кочерга? – спросил Зюзин.
– Кочерга как кочерга, – с досадой сказал Спирька. – Она здесь за углом стояла, – и он кивнул в сторону печи.
– Давно стояла? – спросил Зюзин.
– С лета.
– Чья она?
– А я откуда знаю? Стоит и стоит.
– Да как это «стоит»?! – взъярился Зюзин. – Невесть чья кочерга! В царских палатах! Пёс! А если она заколдованная?! А если она с порчей?!
– Да какая порча в кочерге! – воскликнул испуганный Спирька.
– А вот такая! – крикнул Зюзин. И приказал: – Трофим!
Трофим сунул кочергу едва ли не в нос Спирьке и очень строго спросил:
– Чья это кровь? Чьи волосы?! Царевичевы?! А?!
Спирька побелел, как снег, и начал закатывать глаза.
– Воды! – крикнул Трофим, убирая кочергу.
Но было уже поздно, Спирька совсем обомлел. Его чуть успели подхватить.
– Хлипкий какой, – сердито сказал Зюзин. – Но нас этим не проймёшь. – И велел: – Уберите его! Лёду ему в нос! И чтоб был под рукой!
Стрельцы поволокли Спирьку обратно в дверь.
– Вот псы, – сердито сказал Зюзин, закладывая руки за спину. – Как царевича убить, так все иерои, а как ответ держать…
И вдруг откуда-то издалека раздался глухой удар. После ещё один. После ещё. Зюзин поднял правый перст, прислушался. Ударило ещё раз.
– С Митрополичьей звонницы, – негромко сказал Клим.
– Сам знаю! – зло ответил Зюзин. И добавил: – Дела у меня. А ты здесь за старшего. И ты! – сказал он Трофиму, развернулся и пошёл к двери.
И вышел. За ним вышли все, кто с ним пришёл, а это с десяток человек, не меньше.
Клим махнул рукой – и вышли и все остальные. Теперь в палате оставались только Клим с Трофимом. Клим взял у Трофима кочергу и осмотрел её, потрогал на ней волосы, отдал обратно и сказал:
– Я думал, дело решённое. А тут поди ж ты.
Трофим ничего на это не ответил. Тогда Клим сказал:
– Вот оно, какое дело вылезло. Теперь ему конца края не видно. Тут как бы нас самих не взяли в розыск. За укрывательство. А что?! Царевича убили, а мы возимся. Почему сразу найти не можем? Нюх у нас отшибло, да? А вот вам, скажут, нюх! Ты клещи нюхал?
На что Трофим вместо ответа сам спросил:
– Кто там у нас ещё остался?
– Шестак Хромов, – сказал Клим. – Сторож с рундука. Он видел, как Савва выскакивал. А после унимал его.
Трофим кивнул. Клим пошёл к двери и кликнул Хромова. Пришёл тот Хромов. Это был здоровенный детина, высокий, румяный. Трофим сунул ему крест. Хромов побожился говорить как на духу. Трофим велел рассказывать. Хромов ещё раз перекрестился и начал, с охотой:
– Я тогда там, при рундуке, стоял, с самого краю. И как раз смотрел в эту сторону. Тихо тогда было. А кому шуметь? У нас в этом углу всегда тихо. И вдруг слышу крик! Кричит кто-то, прямо Боже мой! Как режут! А после дверь вдруг: бабах! И из двери этот Савва!
– А рынды что? – спросил Трофим.
– А очумели они! Отскочили! И он мимо них и на нас! Бежит, орёт: «Царевича убили! Царевича, братцы». Я к нему! А он мне шарах по сусалам – и дальше! Я за ним! Бегу, а у меня кровищи! Он же мне нос расквасил! Ох, думаю, догоню и убью! Но там же, дальше, темнота. И я зацепился и упал перед Большим рундуком. И там тоже все наши повскакали! И ну его хватать! А он ото всех вырывается, они его схватить не могут, теснотища! И тут я вскочил! И на него! И в харю ему! Он с копыт! Я на него! И душить! А он пеной изо рта плюётся, визжит, а я его ещё сильней… И задушил бы. Но меня с него стащили. И вот я стою, меня держат, а он лежит под рундуком и шепчет: «Царевича убили, братцы, царевича!» Пошли, посмотрели – и точно убили.
И он замолчал. Клим тоже молчал. Трофим спросил: