Трофима передёрнуло, и он сказал:
– Что ты такое говоришь?! – и покосился на дверь.
– А! – отмахнулся Клим. – Там ничего не слышно. Дверь же войлоком обита.
Трофим подумал и сказал:
– Тогда и рынды ничего не слышали, когда всё это утворилось.
– Да, не слышали, – ответил Клим. – Но надо будет, и придут, и скажут: слышали, а как же! А иначе что?! Зачем их тогда Зюзин набирал, скотов таких, если они даже этого не могут – скривить под крестом? Так-то вот. Всё тут решено давно, до нашего ещё приезда – Савва будет отвечать. Он и там был, он и припадочный, и пена изо рта текла. Он и убил! Или ты думаешь, что если никого не найдёшь, то и никто за это не ответит? Так, что ли?
Трофим злобно хмыкнул.
– А! – насмешливо воскликнул Клим. – Ты думаешь, я скот такой? Был бы скотом, давно сказал, что у тебя шило в левом голенище. Ты шило на воротах не отдал! Ножи отдал, а шило нет! И с шилом к царю захаживал. А после, с шилом же, к царевичу. Заколоть ты их хотел, вот что, да оробел, Бог не позволил. Но всё равно тебя сразу в хомут! А мне пятьдесят рублей за службу. А пятьдесят – это о-го-го! Это не те двадцать, которые ты у себя за пазухой запрятал. А…
И тут Клим сбился, потому что Трофим поднял кочергу, но тут же опомнился, засмеялся и продолжил:
– Вот-вот! А тут ещё и кочерга. Скажу: грозил меня убить. За это мне ещё десять рублей накинут.
Трофим опустил кочергу, усмехнулся и сказал, уже почти без злости:
– Ладно, ладно. Хотел бы я тебя убить, давно убил бы. И ты у меня не хворал бы, а сразу бы ноги протянул. – И спросил: – А как ты про шило узнал?
– А сегодня ночью, – сказал Клим, – когда ты спал. Крепко ты спишь, Трофим, в Слободе так спать нельзя.
– Ну, может, твоя правда, – нехотя сказал Трофим, повертел кочергу и спросил: – А что теперь с ней?
Клим поднял сиденье лавки, там внизу оказался сундук. Клим взял из сундука кусок рогожки, протянул Трофиму. Трофим завернул в рогожку кочергу.
– Перекусили, – сказал Клим, – пора и за дело браться.
И они пошли вон из покойной.
12
В сенях их уже ждал стрелец со светом. Клим коротко велел:
– К Ефрему!
Стрелец их повёл. И опять они поворачивали то направо, то налево, и так же много раз спускались по лестницам вниз. Но ни разу вверх не поднимались, а только вниз да вниз. И вскоре оказались в так называемом Малом Застенке. Это было обычное, ничем не примечательное подземелье: тёмное, сырое, вонючее, посреди него стояли дыба и хомут, а дальше за ними, у стены, Трофим увидел, уже без рубах, государева истопника Савву, государева сторожа Спирьку, рундучного сторожа Шестака, двух покоёвых рынд – Никиту и Петра, – и ещё какого-то человека, наверное, из дворовых. Там же, при них, стоял и сам царёв палач, Ефрем Могучий, и в самом деле очень здоровый, саженного роста и толстый, в красной атласной рубахе и в чёрном кожаном фартуке. За Ефремом, за столом, при свете, сидел готовый записывать пищик.
– Помогай Бог! – сказал Ефрему Клим. Ефрем в ответ кивнул. – А это наш московский человек, – продолжил Клим, кивая на Трофима.
– С давна знакомые, – со значением ответил Ефрем. – Так ли, Трофим Порфирьевич?
Трофим кивнул, что так. И почти сразу же спросил:
– А это кто? – и указал на дворового.
Ефрем посмотрел на пищика. Пищик важным голосом назвал:
– Максим-метельщик. Он там метёт. И в тот день тоже мёл.
Трофим кивнул. Обернулся на Ефрема и спросил:
– С кого начнём?
– Как всегда, – ответил Ефрем, усмехаясь. – С того, кто пожиже.
И, заложив руки за спину, глядя себе под ноги, прошёл вдоль злодеев. После развернулся и пошёл обратно – теперь уже глядя им в глаза…
Вдруг схватил метельщика Максима за руку! Крепко схватил, как клещами! Метельщик охнул и обвис. Ефрем разжал руку. Метельщик упал на пол.
– Сенька! – строго окликнул Ефрем.
Сбоку, из Ефремовой каморки, выскочил его подручный Сенька – худой, тщедушный человечишко – и сразу кинулся к метельщику, начал его трясти, бить по щекам, дуть ему в рот. А тот лежал как мёртвый.
– Убери его, чтоб не мешал, – велел Ефрем.
Сенька оттащил метельщика к стене, там выкопал из-под соломы кувшин, макнул в него тряпку и начал тереть метельщику губы. Метельщик сморщился.
А Ефрем опять прошёл мимо стоящих, потом ещё… И вдруг схватил за руку рынду – Петра Самосея. Рында побелел и замер.
– Есть что сказать? – спросил Ефрем. – Есть или нет?!
Рында подумал и ответил: