Самойлов облегченно вздохнул и тихо сказал Шкловскому:
— Все стало на свое место… Хорошо все-таки, когда рядом — Ленин.
…На следующий день, на окраине города, в лесу Ленин выступил на собрании бернских социал-демократов — большевиков — с докладом о задачах партии в европейской войне и предложил резолюцию, основные пункты которой назвал у Шкловского.
Эту резолюцию, принятую как программный документ для партии, и повез Самойлов в Россию.
После Надежда Константиновна рассказывала Инессе Арманд обо всем, что произошло в Поронине, и сама не верила, что все это действительно было: арест, тюрьма, смертельная угроза Ленину.
Инесса то и дело даже руками разводила и качала красивой головой в крайней печали и сочувствии. Она тоже не верила в то, что было, и принимала все слова Надежды Константиновны о ее волнении и бессонных ночах так близко к сердцу, как будто сама была участницей всех горестных событий, и все еще переживала, хотя события давно кончились, и то и дело произносила в недоумении и растерянности:
— Как же так ты допустила, Наденька? Ты давно должна была увезти Ильича из Поронина, из Кракова… Ах, как все могло бы трагически кончиться! И почему я не приехала раньше из той парижской дыры? Я непременно увезла бы всех вас вообще из Австрии. С ума можно сойти!
— Я и думала, что сойду. Шпионаж — это расстрел, мне сказал следователь после. Можно ли было представить трагедию более ужасную? — продолжала Надежда Константиновна. — За все время всех его мытарств по царским тюрьмам и ссылкам, как и по заграницам, такого еще с нами не было.
— Но кто, кто мог совершить такую подлость: написать донос?
— Наша любимица, Виктория, которую я наняла в помощь маме. К пастору все бегала, ну, он, очевидно, и подсказал ей, подлой. Мама, когда узнала обо всем, сказала: Виктория. И еще более заболела, и даже о боге вспоминать стала, хотя никогда в церковь не ходила.
— По привычке, как все старые люди, — заметила Инесса. Посмотри, пожалуйста, что-то у меня с поясом не ладится. Шью-перешиваю уже более недели, а проку нет.
Они сидели на полянке бернского леса, на теплом осеннем солнышке, каждая занималась своим: Надежда Константиновна практиковалась по газетам в итальянском, а Инесса шила серую юбку, старательно шила, но что-то ее не устраивало, и она в который раз перекроила ее и сейчас сшивала вновь.
День стоял погожий, один из тех, какие в России называют «бабьим летом», но здесь, в Швейцарии, солнышко грело более щедро, и было так приятно сидеть на золотых опавших листьях, вдыхать их пряный, горьковатый запах и ни о чем не думать.
Йнесса ни о чем и не думала: она еще не оправилась от тюрьмы, куда ее упекли царские власти два года тому назад в Петербурге, отсидела год по чужому паспорту и серьезно заболела легкими. Уехав после освобождения в Париж, она надеялась набраться там сил, но не набралась и теперь приехала в Швейцарию. Надежда Константиновна и Ленин всячески оберегали ее, чтобы она поправилась, вместе ходили на прогулки, советовали ей выписать детей из России, это намного улучшило бы ее жизнь и придало бы сил, но с детьми что-то не получалось, и она лишь часто вспоминала о них, показывала Надежде Константиновне их милые письма, рассказывала о них, и было трогательно смотреть на нее и слушать ее полные восторга рассказы — тоску матери, волей обстоятельств оторванной от них на многие годы.
Так она и жила вдали от них, пламенная революционерка и мужественная женщина-мать, и большую часть времени проводила в семье Надежды Константиновны, раскуривая с ее матерью папиросы. Это если Ленина не было дома, а если он был дома и работал, переводила его статьи на французский, или английский, или фламандский, в зависимости от того, куда он намерен был посылать их для напечатания или прочтения. И тогда она забывала и просто отказывалась поесть как следует и отдавалась работе самозабвенно и вдохновенно. А в свободное время играла Шопена, Баха или Бетховена и Чайковского и доставляла своим слушателям-партийцам радость, и более всех — Ленину, любившему слушать ее в свое редкое свободное время. А играть на фортепиано Инесса была мастерица. Иногда она играла революционные песни, и Ленин подпевал ей вместе с Надеждой Константиновной, как бывало в Шуше.
Сейчас Инесса с увлечением занималась своей новой юбкой, тайком от мужского глаза, от Ленина и его старого друга по «Союзу борьбы» и по ссылке в Красноярском крае, Линника, гулявших где-то здесь, рядом, обсуждая свои дела, или споря, или намечая план действий.