Ленин поднял руки.
— Виноват кругом! И сейчас мы покажем, на что способны, так что пусть трепещут… бутерброды! — И сказал Линнику: — Материалами мы вас снабдим, но вот вопрос: как лучше ехать? Через Швецию — надо иметь шведский паспорт, что здесь не так легко сделать. Разве что махнуть через Турцию, пока она не выступила на стороне Германии? Подумайте об этом хорошенько. Через Швецию вы сразу попали бы в Питер. И передали бы все материалы из рук в руки. А через Новочеркасск — это далековато, можно десять раз провалиться, пока прибудешь в Петроград.
— Я подумаю, Владимир Ильич. Хотя в Новочеркасске и Ростове у нас есть надежные люди, сквозь огонь и воду пройдут незамеченными.
— Хорошо, на том и условились. Пошлете своих товарищей в Питер, если самому не удастся уехать. А быть может, вам и не следует рисковать? За вами наверняка увяжется шпик и может пронюхать питерские явки.
— Ну, Владимир Ильич, вы что-то совсем зачислили меня по ведомству новичков, — шутливо запротестовал Линник. — Надежда Константиновна может засвидетельствовать по Питеру о моих конспиративных способностях. И по Теси, по ссылке, куда приезжали из Шуши.
— Знаю, знаю, мой дорогой друг, все я знаю, но чем черт не шутит в наше грозное время? Мог ли я, например, предполагать, что окажусь в каталажке по подозрению — как вам сие нравится? — в шпионаже? А вот оказался же… А вам никак нельзя выходить из подполья и, елико возможно, следует быть весьма осторожным. В ваших краях, в Ростове, — очень часты провалы, я слышал. Гусев сколько раз проваливался? Так что: конспирация, конспирация и еще раз конспирация. Запомните это.
— Хорошо, Владимир Ильич. Постараюсь впредь не попадаться, как то было в Питере. Молодость, горячая кровь была…
— Гм, гм. Но и в старости попадаться в каталажку не рекомендуется, батенька, — заметил Ленин. — Я так беспокоюсь, что до сих пор ничего не знаю, благополучно ли добрался до Питера товарищ Самойлов, депутат Думы, — он здесь лечился… Так что будьте осторожны, Федор Вениаминович. Если поедете через Стокгольм.
— Через Турцию лучше, Владимир Ильич, — сказал инженер Линник.
— Будь по-вашему. В таком случае постарайтесь немедленно, по прибытии в Россию, доставить все то, что мы вам дадим, цекистам в Питер.
— Хорошо, Владимир Ильич.
— Ну вот, обо всем и условились. А теперь пойдемте к столу, откушаем бутерброды.
Наконец все расселись за импровизированным столом, под вековечным раскидистым дубом, и начался завтрак, торжественно-тихо, со всем прилежанием, и Ленин пошутил:
— Как перед дорогой: тишина немая… В таком случае разрешите мне, высокоуважаемые дамы и господа, произнести тост. Но прежде полагается наполнить бокалы, сиречь кружки, сим золотым напитком, рейнским пивом, по всей вероятности еще довоенным, ибо теперь Германия будет экономить каждый фунт зерна…
Он умолк, обдумывая что-то, и опустил голову. Вспомнились родные города и веси, Россия, и стало горько на душе. Далековато опять закинула его судьба, не скоро теперь придется ходить-ездить по родной земле, любоваться степями ее бескрайними, раздольными, лесами кудрявыми, задумчивыми, реками могучими, песенными… Бедует теперь русская земля, и стоном стонет, и кровью истекает на фронтах, и слезами обливается материнскими…
И сказал с великой грустью:
— Не получается тоста, друзья и товарищи мои… Слишком много горя свалилось на головы народов России и Европы, слишком много крови льется, и будет пролито еще больше, во имя власть предержащих разбойников абсолютизма и капитала, затеявших эту невиданную, не слыханную по жестокости мясорубку народов. Кровавые битвы идут в Бельгии, в Восточной Пруссии, в Галиции, но это лишь начало. Завтра битвы эти охватят новые территории, новые земли в Европе и Африке, на Дальнем и Ближнем Востоке, и будет всеобщее побоище. Когда оно кончится и сколько человеческих жизней унесет в могилу — трудно сказать. Но чем кончится, должно кончиться, не может не кончиться, — это мы знаем: социалистической революцией, и только революцией в международном, всемирном масштабе… Мы также не знаем, когда это произойдет, но знаем точно: это время наступит непременно, неизбежно, по всем законам социального развития общества, как не может после темной ночи не наступить новый светлый день. Так скажем же в этот тяжкий и грозный час истории: да грядет этот светлый день — день торжества наших великих идеалов, день победы дела Маркса, ради которого наши лучшие товарищи отдали свою жизнь, ради которого мы живем. И боремся. И победим!