— Браво, сестрица!
— Брависсимо! Так следует защищать честь армии!
— Сестрица, хотите, я его вызову и того?..
И Марию обступили офицеры и наперебой стали рекомендоваться…
А владелец белой бекеши стоял на тротуаре, как идол, щупал щеку, по которой пришелся удар, будто ему дырку сделали, и наконец простонал едва ли не со слезами на глазах:
— За что же, сестрица? Я ж от всего расположения хотел услужить. Я же от всей души хотел на прощание…
И осекся: что-то железное схватило его за шиворот, бесцеремонно повернуло вокруг оси, и послышался голос негромкий, но достаточно вразумительный:
— Еще одну не желаете откушать, ваше степенство? За неучтивое поведение при встрече с прекрасной половиной рода человеческого?
Это сказал Бугров, и Михаил Орлов не удивился бы, если бы его кипяченый друг дал бы владельцу бекеши еще одну пощечину, и настороженно посмотрел вокруг — не идет ли городовой? Но городовые не вмешивались в истории с военными и обычно делали вид, что ничего не замечают. Но на всякий случай Михаил Орлов сказал:
— Потом объяснитесь, господа, а сейчас я полагаю, что господин миллионщик извинится перед сестрой, которую вон окружили офицеры, и тем исчерпает этот дурацкий инцидент.
— Вы меня знаете? — испуганно спросил владелец бекеши.
— Предположительно.
— Но я же ничего такого, господа! Ну, пропустил маленькую с горя, что сдаю мотор в действующую армию, ну, захотел покуражиться, прокатиться по Невскому, так за что же она меня… За что! — плачущим хмельным голосом спрашивал он.
Бугров переглянулся с Михаилом, как бы говоря: «А быть может, он действительно ничего», но повелительно сказал:
— Извинитесь. Немедленно. Или будете иметь дело со мной. И серьезное.
— Да я, я в ножки ей поклонюсь, сделайте милость представить меня ей только, — с готовностью произнес владелец бекеши и, наконец отыскав Марию в толпе офицеров, решительно направился к ней.
Бугров последовал за ним, хотя Михаил Орлов и посоветовал:
— Не ввязывайся. Можешь накликать беду… — хотел он сказать: «Беду на меня», но Бугров уже был впереди в нескольких шагах, следуя по пятам владельца бекеши.
Мария действительно была в кругу офицеров — белоснежная в своем переднике и в косынке с красным крестиком, смущенная сыпавшимися со всех сторон комплиментами и приглашениями, и хотела поскорее убраться с Невского, пока не встретился кто из знакомых по институту, по Смольненскому лазарету, которые могут подумать бог знает что, и все время говорила:
— Благодарю, господа, но я тороплюсь и прошу вас освободить меня.
— А лучше — в Мариинский.
— Нет, нет, господа, только в «Асторию»! Дюжину шампанского в честь прекрасного пола!
Вдруг лицо Марии налилось румянцем ярким и гневным, глаза сузились, и вся она напружинилась и стала выше ростом, прямая и грозная.
Она увидела своего обидчика.
И не успел Бугров представить его, как владелец бекеши, бросив картуз к ногам Марии, стал на одно колено и произнес дрогнувшим голосом:
— Каюсь, проклинаю себя и молю о прощении, сестра. Клянусь, что приложу все свои старания, дабы заслужить ваше благосклонное расположение, — и поцеловал платье Марии.
Офицеры изумленно переглянулись и захлопали в ладоши:
— Браво, господин Крез!
— Туфельку, туфельку положено целовать, ваше степенство!
— И чек на потребу госпиталей и лазаретов, — весело острили они.
— Будет чек, господа! Вот он, — ответил владелец бекеши и запустил руку в карман, но в эту секунду Мария — как огнем обожгла.
— Шут, чудовище, — процедила она сквозь зубы с отвращением и набросилась на Бугрова: — А вы, штабс-капитан, специально приехали из Серафимовского лазарета устраивать этот отвратительный мерзкий балаган? Подите прочь, я не желаю вас видеть… Проводите меня, Мишель, — обратилась она к Михаилу Орлову.
У Бугрова круги пошли перед глазами от неожиданности, что Мария напала на него с такой яростью, и он не мог сообразить, что предпринять: догнать ли ее и сказать, нет, крикнуть на весь Невский: «Я люблю вас! У меня и в мыслях не было устраивать этот действительно омерзительный спектакль!» Или махнуть на все рукой и сегодня же, сейчас уехать на фронт, где его друзья, как пишут газеты, ведут ожесточенные сражения с противником при Сольдау и — как сказать? — быть может, терпят неудачи, выбывают из строя и их некем заменить?.. Рука еще не зажила и ноет, болит, и неизвестно, когда заживет. Но он великолепно может стрелять и левой и шашкой может владеть при случае, да, в конце концов, не на руках же ведут солдат в бой? А Мария — что ж? Опять опозорила, в который уж раз, не пластаться же перед ней, как этот купчик, или фабрикант, или черт его знает, кто он?