Так думала Мария и сама удивилась своим мыслям. Не этому ее учили в Смольном институте, не о таких мыслях своих воспитанниц заботилась княгиня Голицына — наставница, но…
— Сестра, а вы поделываете здесь что? Вы — из лазарета Ани… Анны Александровны? — услышала вдруг Мария металлически жесткий, хотя и не резкий, голос, и все мысли ее улетучились в мгновение ока, и всю ее пронзил страх: по плохому языку и по жесткому голосу она узнала императрицу.
Мария подняла глаза, сама поднялась, а вернее, вскочила, как автомат, и онемела: перед ней, в одежде сестры милосердия, высокая и прямая, как доска, стояла царица и осматривала, щупала ее с ног до головы серыми, немигающими, словно стеклянными глазами.
— Нет, ваше величество. То есть я была там, подружка моя служит… Здравствуйте, ваше величество, — поздоровалась Мария и механически сделала реверанс, не понимая, каким же образом она оказалась на ногах.
Царице это понравилось, и она покровительственно заметила:
— Мечтаете. И в другую пошли сторону от станции. И не представились.
— Простите, ваше величество… Мария, племянница Владимира Александровича Сухомлинова. По его первой супруге, баронессе Корф, — ответила Мария и вся напряглась предельно, чувствуя, что на этом расспросы не кончатся, и думая, думая, о чем еще будет спрашивать царица.
Царица не стала расспрашивать и пошла по тропинке, в противоположную сторону от Серафимовского лазарета Вырубовой, бросив Марии:
— Проводите меня.
Мария с готовностью последовала за ней и все время думала: «Одна гуляет по парку… В платье сестры милосердия… Не хочет, чтобы ее узнали раненые? Или из своего лазарета идет куда-то? А быть может, к Вырубовой намеревалась, да я помешала? И хорошо: Вырубова не донесет о моем отношении к Гришке Распутину», — заключила она и ждала, ждала, что будет дальше, и дрожала всем телом, хотя и старалась держаться мужественно, даже гордо, но как ты будешь держаться мужественно, а тем более гордо, если тебе годами вдалбливали раболепие перед царствующими особами?
Царица помолчала немного, обошла какой-то камешек на дорожке, посыпанной желтым песком, еще свежим, не затоптанным, и спросила:
— Вы французский знаете или английский?
— Французский, немецкий, греческий и латынь, ваше величество, — тотчас ответила Мария.
— Будем по-французски говорить, — о немецком царица предпочла умолчать. — Значит, вы — родственница Владимира Александровича по первой жене, баронессе Корф?
— Да, ваше величество.
— Она так вдруг скончалась, бедняжка, — сердобольно промолвила царица.
— Внезапно, ваше величество, — машинально подтвердила Мария и едва не сказала: «Прошел слух, что баронесса в чем-то была замешана и решила умереть», но не сказала — зачем навлекать подозрения на дядю-министра, бывшего в то время киевским генерал-губернатором!
Царица неожиданно спросила:
— В таком случае, вы — родственница и барону Скалону, женатому тоже на баронессе Корф? И шталмейстеру Семену Николаевичу Корфу?
— Не знаю, ваше величество. Это дальнее родство, и я барона никогда не видела.
— Я скажу барону Семену Николаевичу Корфу, что нехорошо забывать племянниц, — властно произнесла царица и мягче добавила: — Тем более красивой племянницы.
— Что вы, что вы, ваше величество! — простодушно воскликнула Мария. — Я бесконечно благодарю вас за высочайшее благоволение ко мне, ваше величество, но, право, я не хотела бы обременять…
— Это для меня не обременительно. А вы где служите, баронесса?
И Мария вдруг сорвалась и едва ли не с отчаянием воскликнула:
— Да не баронесса я, ваше величество! Я всего только воспитанница баронессы Корф, как мне говорили…
— Баронесса Корф, я не ожидала от вас подобного, — строго прервала ее, а вернее, оборвала царица. — Вы есть баронесса.
И Мария благодарно сделала реверанс и виновато промолвила:
— Простите, ваше величество, я совсем потеряла голову.
Царица промолчала, а Мария шла почти рядом с ней и мучительно решала, что такое случилось с ней на этом свете и что за ним последует: добро или зло? «Искренне говорит царица или делает вид, что запросто разговаривает с себе подобной, с сестрой милосердия? А если Надежда… Если Вырубова донесет? И зачем я ввязалась в спор, в ссору с этой психопаткой, с Надеждой, из-за конокрада и развратника».
Царица прервала ее невеселые мысли, спросив ревниво, неприязненно:
— Говорят, у Владимира Александровича красивая молодая жена, не так ли?