— Ну, это вы преувеличиваете, — заметил Михаил Орлов.
— Ах, боже, какой же вы бестолковый! — досадливо произнесла Мария. — Ко мне приставал какой-то субъект, как к публичной девке, — этого вполне достаточно, чтобы передо мной закрылись все двери. Кому и что я буду доказывать? Меня и слушать не станут.
— Но вам аплодировали все офицеры, — чего ради вы наговариваете на себя бог знает что? — пытался успокоить ее Михаил Орлов, но на Марию это произвело обратное впечатление, и она возмущенно оборвала его:
— Перестаньте уговаривать меня, Мишель. Вы не знаете этого общества, его правил, этикета и прочей шелухи света. Вон Екатерина Викторовна — супруга военного министра, а ее свет не признает и не принимает только потому, что она когда-то служила машинисткой у родственника генерала Рузского, и, хотя потом вышла замуж за помещика, это ничего к ее родословной не прибавило. Пять лет тому назад она вышла за военного министра, предварительно разведясь с первым мужем, но даже и такое супружество ничего не изменило. И красота ее ничего не изменила. Сама государыня ее не любит. Вот какое наше общество, мой друг, — зло заключила Мария. — Больное наше общество. Скальпель требуется ему. Решительная операция всех его пороков.
Михаил улыбнулся. Однако Мария что-то быстро стала прозревать, как бы беды не накликала на свою горячую головушку. Он и предупредил ее:
— Если вы еще кому-нибудь скажете это, перед вами действительно встанет стена. В вашем обществе, разумеется, ибо такие слова — это более серьезно, чем печальный случай на Невском, поверьте мне, сестра и баронесса Мария.
И Марию будто шилом кто поддел.
— Ах, перестаньте хотя бы вы оказывать мне честь, на которую мне рок не дал права претендовать, — сердито возразила она. — Не баронесса я, запомните это. Я даже государыне так сказала, но она почему-то обиделась, и мне пришлось прикусить язык. Это тетя моя оставила мне этот титул, но тетя — не государь, который имеет право присвоить этот титул, кому ему вздумается. Я всего-навсего дворянка, причем бесприданница, причем не помнящая родства, — разоткровенничалась она зло, ядовито и поправила и без того строго сидевшую на ней белоснежную косынку с красным крестиком.
— То есть как это — «не помнящая родства»? Отец-мать, чай, родили вас, а не куст капусты, как у нас говорят любопытным детям.
Мария опустила голову и молчала. Не хотела отвечать. Знала, что ответить, а не хотела, стыдно было, и она, чтобы изменить разговор, вдруг спросила:
— Мишель, как вы расцениваете мои отношения с Александром, вашим братом? Надежда уверена, что я люблю его, и готова на стенку лезть — от ревности.
— А вам это доставляет удовольствие?
— Нет, конечно, но я злюсь, когда она устраивает мне концерты из-за этого.
— Вы любите Александра и злитесь оттого, что он женат на Надежде.
— Я преклоняюсь перед такими, как Александр. Не больше того.
— Больше, Мария, куда больше, — настаивал Михаил Орлов. — Мы это заметили, когда вы приезжали в Новочеркасск.
Мария улыбнулась и неожиданно спросила, словно хотела доказать правоту своих слов:
— Мишель, если бы я сейчас сказала вам: «Мишель, а ведь вы мне нравитесь», — этого было бы вполне достаточно для того, чтобы мы с вами отправились под венец?
Михаил Орлов не смутился, не запротестовал, а ответил вполне серьезно:
— Вполне достаточно.
Мария раскрыла глаза от удивления. Вот так пошутила… Никогда бы но подумала, что такой замкнутый человек скажет подобное. И еще веселее спросила:
— И вы говорите это серьезно?
— Серьезно.
— В таком случае вам остается пожалеть, что на вашем пути встал ваш брат Александр, не так ли? Вы могли бы иметь надежду…
И тут Михаил Орлов вздохнул и ответил с нескрываемым сожалением:
— Решительно никакой.
— Почему же?! — обидчиво воскликнула Мария, будто всю жизнь только и ждала его предложения.
— Потому, что вы — красивая, знатного рода-племени, а я — плебей, изгой, удаленный из столичного университета и вынужденный проходить курс в Сорбонне, за тридевять земель от родины.
Более того: вот вы идете рядом со мной, а того не знаете, что я все время держу ушки на макушке, готовый нырнуть в первую же подворотню в случае чего и покинуть вас самым беспардонным образом.
— Даже если бы я была дамой вашего сердца?