«Подумайте, как это опасно». Точь-в-точь как Палеолог стращал Сазонова германцами. «Одним миром мазаны», — отметил Сухомлинов и хотел прощаться, да Бьюкенен сказал:
— Тогда я просить буду свидания с императором. Вы не желаете помочь союзникам, и я понимаю почему…
Сухомлинов весь напрягся, и ему уже слышалось: «Потому что вы — германофил», но Бьюкенен этого не сказал, так как вошел секретарь Зотимов и сообщил:
— Ваше высокопревосходительство, на прямом проводе — ставка.
Сухомлинов взял трубку и услышал отдаленный и слабый голос Янушкевича:
— Владимир Александрович, здравствуйте. Я докладывал великому князю о просьбе Бьюкенена… Его высочество повелел вам сформировать полк из стариков — донских казаков — и послать его в Лондон. Так что столица Британской империи может спать спокойно.
Сухомлинов едва не рассмеялся, но сдержался.
— Хорошо. Спасибо, Николай Николаевич, — поблагодарил он в трубку. — Я передам ответ ставки господину английскому послу. Кстати, он сидит сейчас у меня… Как дела, Николай Николаевич?
Янушкевич помолчал немного и ответил общей фразой:
— Ничего. Самсонов продвигается на север, Ренненкампф гонит противника на запад. Если все пойдет таким образом, Мольтке придется снимать с запада еще несколько корпусов, и тогда союзники смогут перейти в атаку по всему театру. Винтовок недостает… Нельзя ли прислать тысяч сорок — пятьдесят?
— Что у вас случилось с четвертой армией барона Зальца? Мне сообщили, что вы отчисляете его с поста командующего армией и присылаете ко мне? Что я буду делать с ним? Опять в Казань направить? Но там никого не осталось в штабе… Плохо слышно! Очень плохо, вы лучше бы телеграфировали. Да, да, благоволите объяснить…
Янушкевич, видимо, напрягал голос и докладывал:
— Разрешите пояснить… Австрийцы обошли правый фланг Зальца, ведя атаку на четырнадцатый корпус. Корпус в беспорядке отступил и тем самым открыл фланг. Генерал Алексеев сообщил, что в армии Зальца отсутствовало всякое управление. Если бы не инициатива шестнадцатого и гренадерского корпусов, не ушедших на узкий участок фронта, была бы катастрофа. Верховный главнокомандующий повелел сместить барона Зальца и второго Жилинского-Войтина и заменить их генералами Эвертом и Клембовским. Возможно, придется сместить и начальника штаба генерала Гутора… Вы слышите меня, Владимир Александрович?
— Слышу, очень плохо… Допинг, допинг нужен самый сильный, иначе наших командующих не расшевелишь. Ренненкампф держит против Летцена целый корпус Шейдемана, коего вы напрасно передали в первую армию. И еще держит кавдивизию генерала Гурко. У Самсонова же на правом фланге остался всего один шестой корпус генерала Благовещенского, на коего полагаться нельзя. Надо обходить крепости, блокировать их, будь то Летцен или Кенигсберг. Благоволите это запомнить, дорогой Николай Николаевич, — кричал в трубку Сухомлинов и продул ее так энергично, что Бьюкенен стал мизинцем прочищать свое длинное левое ухо, словно его заложило.
Янушкевич тоже продул трубку, и стало слышно немного лучше.
— Скоро едем в Белосток, будет допинг Жилинскому, чтобы тралил лучше Восточную Пруссию, — сказал он.
— За флангами, за флангами Самсонова наблюдайте. Людендорф — это авантюрист, может попытаться напереть на один из флангов второй армии…
— Крутая мера великого князя относительно Зальца, я полагаю, будет для всех хорошим пугалом, — продолжал Янушкевич. — В частности для Николая Иудовича.
— Николая Иудовича Иванова надлежало бы отправить послом в Италию, там открылась вакансия, чтобы не закапывался в землю без нужды и пользы, а атаковал австрийцев. Иностранные источники говорят, что Италия не объявит войну Австрии, коль мы будем бездействовать на галицийском театре. Кстати, у меня был Куропаткин, просился к вам на корпус, так что у вас может собраться полный комплект героев маньчжурской кампании… Знаю, что великий князь не желает видеть его… Винтовок? — крикнул в трубку Сухомлинов и, достав платок, утер вспотевший большой лоб, спрятал платок и продолжал: — Нет, не кончил…
— Еще покорнейше прошу передать повеление великого князя продлить запрет на водку, — говорил Янушкевич.
— Хорошо, я передам Горемыкину. А вы там категорически запретите офицерам и нижним чинам платить золотом. Министр финансов просил на заседании кабинета беречь золото. Пусть платят кредитными билетами за любую покупку… О винтовках — слушайте, дорогой мой Николай Николаевич, нижеследующее… Винтовок у нас было к началу войны, как сие вам ведомо, четыре миллиона шестьсот пятьдесят две тысячи. Это — для списочного состава армии в миллион двести тридцать две тысячи человек. У вас пока под ружьем не состоит и миллиона, то есть винтовок имеется по четыре единицы на каждого нижнего чина. Почему их вдруг стало недоставать? Сербии? Мы посылали ей всего сто двадцать тысяч, плюс Болгарии и Монголии шестьдесят тысяч, только и всего… Плохо слышно? Телефоны, телефоны наши… На поле боя? А вы благоволите приказать собирать их после боя. Я напишу надлежащий циркуляр. И еще прикажите артиллеристам не палить из мотовок-трехдюймовок снарядами по каждому неприятельскому солдату, — кричал Сухомлинов на весь кабинет. — Какие фуфайки могут быть летом? Орудийные парки? Это другое дело.