Царь неуверенно спросил:
— Вы решили меня огорчить, Владимир Александрович? Откуда у вас такие данные? Великий князь и сам Ренненкампф телеграфируют мне совершенно другое.
— Я беседовал с офицерами, героями Гумбиненского сражения, находящимися на излечении в столичных лазаретах после ранения. Они мне рассказывали о таких вещах, ваше величество, что и верить не хочется.
— А именно?
— А именно о том, что Ренненкампф и не знал, что сражение началось и идет, и не принимал в нем никакого участия, ибо дал войскам дневку. Но фон Франсуа напал на корпус Смирнова первым, затем фон Макензен напал на корпус Епанчина, и навязали нам сражение. К ним присоединился фон Белов, хотя участия в сражении не принимал, встретив сопротивление одного сто шестидесятого полка и тридцатой дивизии из четвертого корпуса генерала Алиева…
— Но Ренненкампф донес, и все именно так и говорят: что разбил противника при Гумбинене именно он, а не привидение, — удивленно произнес царь. — И великий князь сообщает мне то же самое…
Сухомлинов готов был воскликнуть: «Да когда же вы перестанете, ваше величество, слепо верить бумагам и пышным донесениям своих подчиненных?!» — но так говорить он мог лишь в те времена, когда царь еще не был царем, а был наследником и его учеником по кавалерийскому делу, способным учеником и безропотным исполнителем его приказаний.
И сказал:
— Позвольте в таком случае, ваше величество, привести более подробные данные о сражении, если вы не возражаете…
— Я вас слушаю, — сухо бросил царь и даже не посмотрел на него — не очень понравилось ему своеволие Сухомлинова, но он был его учителем в свое время, и ему царь и сейчас не мог возражать.
Сухомлинов между тем на память, будто только что прибыл с театра военных действий, продолжал:
— На седьмое августа Ренненкампф назначил войскам дневку, как я уже сказал, и не знал ничего о характере сражения и о силе его до глубокого вечера, и не смог так или иначе повлиять на его ход и исход. Именно поэтому и получилось так, что в первые часы сражения при Гумбинене некоторые наши части были потеснены противником, а именно: двадцать восьмая дивизия генерала Лашкевича, совершенно разбитая, двадцать девятая генерала Розеншильд-Паулина, хотя поначалу стойко отбила все атаки первого корпуса противника. После неожиданного нападения противника начала отходить и двадцать пятая дивизия генерала Булгакова и тем самым поставила в трудное положение части двадцать седьмой дивизии. Однако эта дивизия — генерала Адариди — не отошла ни на шаг, оказала помощь двадцать пятой и разбила, вернее, расстреляла, совместно с двадцать пятой артиллерийской бригадой и третьим мортирным дивизионом, и почти полностью уничтожила полки противника шестьдесят первый, двадцать первый и сто семьдесят пятый, захватив при этом двенадцать орудий, двадцать четыре зарядных ящика, более тысячи пленных и много иного оружия и снаряжения.
Полностью не принимали участия в сражении наши: вся кавалерия — сто четырнадцать эскадронов, при сорока восьми пулеметах и пятидесяти четырех орудиях, и пятая стрелковая бригада — восемь батальонов, при тридцати двух пулеметах и двадцати четырех орудиях. В итоге — генерал Притвиц-Гафрон вынужден был начать отвод своих обессиленных войск на запад, потеряв в первом корпусе, равно как и в семнадцатом, половину списочного состава. Сейчас в Берлине газеты на все лады пишут, что Притвиц-Гафрон отошел только потому, что с юга начал наступление генерал Самсонов, более опасный для немцев, нежели Ренненкампф. Но это, мягко говоря, суть выдумка. Притвиц проиграл сражение и боялся совсем потерять армию — и приказал начать отход за Вислу. Если бы он выиграл сражение, Самсонов вынужден был бы прекратить наступление, так как один на один ему трудно справиться с Притвицем. И Притвиц проиграл сражение не с Ренненкампфом, а с русскими чудо-богатырями — солдатами, которых вели в бой и которыми достойно командовали русские офицеры. По свидетельству пленных, наши воины расстреливали немцев точным огнем из винтовок и даже орудий, в частности семнадцатый корпус Макензена, на который был обрушен концентрированный огонь русской артиллерии, названной мною выше, так, что шоссе все было завалено немецкими трупами. Судите сами, ваше величество, много ли заслуг принадлежит генералу Ренненкампфу в Гумбиненском сражении.
Сухомлинов умолк и весь напрягся: что скажет теперь государь? Неужели и это не проймет его?