Он долго молчал, наконец сел за стол в глубокой задумчивости.
— Катастрофа, — произнес раздельно и тяжко вздохнул.
Мария. в ужасе схватилась руками за голову. «Александр… Там же Александр… На телеграф», — подумала и бросилась к выходу.
Сухомлинов только сейчас посмотрел ей вслед рассеянно и ничего не понимая, но потом сказал полковнику Николаеву усталым голосом:
— Я ведь просил вас проводить даму.
— Виноват, — произнес полковник Николаев и вышел из кабинета.
Раздался выстрел петропавловской пушки, в кабинете все задрожало, и через раскрытое окно ворвался свежий воздух.
Сухомлинов посмотрел на башенные часы и, позвонив в колокольчик и вызвав секретаря, раздраженно сказал:
— Выбросьте мои часы ко всем дьяволам и купите ходики, к моему возвращению…
— Я смажу их керосином, ваше высокопревосходительство.
— И соедините меня с графом Фредериксом. И передайте, кому надлежит, чтобы мой вагон прицепили к варшавскому поезду. Завтра.
И стал звонить по телефону Сазонову.
Медленно, как бы повинившись, часы заторопились отбивать полдень нестройным дребезжащим разноголосьем, словно заупокойную вызванивали, тягучую и нудную.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Бугров был в недоумении: в лазарет приехала Надежда посмотреть, как устроены переведенные сюда из Царского Села раненые, раздала подарки бывшим своим подопечным — папиросы, кисеты с табаком и бумагой, иконки Георгия-победоносца, а когда закончила осмотр, вышла с Бугровым во двор-сквер отдохнуть в тени деревьев и сказала:
— А вам я привезла еще и поклон от нашей патронессы и вот это, — достала она из ридикюля небольшую коробочку и отдала ее Бугрову.
Бугров повертел коробочку в руках и удивленно спросил:
— Мне? Дамскую коробочку? Любопытно. Что в ней?
— Вы прежде должны поблагодарить, а уж затем спрашивать, — назидательно заметила Надежда.
— Но я должен знать, что там, в этой коробочке? Быть может, и благодарить не стоит?
— Откройте.
Бугров открыл и диву дался немалому: в коробочке были золотые запонки и такая же приколка к галстуку, с маленьким бриллиантом посередине. Он неторопливо закрыл коробочку и недовольно произнес:
— Передайте нашей патронессе мою благодарность за столь лестное ко мне отношение, но я — не хлыщ во фраке, а военный, и мне такие вещи не потребуются до конца дней.
— Нужны будут. Когда станете под венец с любимой. Не венчаться же вам в солдатском одеянии?
Бугров взял у нее ридикюль, положил туда коробочку и раздраженно сказал:
— Это ни на что не похоже! Я — солдат, сударыня, а не содержанка некоей знатной дамы и прошу вас… Требую оставить меня в покое. Уходите, я не хочу вас видеть, — и встал, давая понять, что разговаривать более не о чем.
Это, конечно, было слишком бестактно, и Надежда тотчас заметила:
— А вы — грубиян, штабс-капитан, и не умеете держать себя в обществе дамы. Сядьте и успокойтесь, а всего лучше — извинитесь.
Бугров сел на скамью, извинился:
— Простите, сестра, но, слава богу, что я сказал только так. Я мог…
— Вижу и, к сожалению, верю, — иронизировала Надежда. — Вам придется полежать в лазарете более положенного. Для реанимации нервной системы, впрочем, нервные клетки не восстанавливаются. — И, достав коробочку, посмотрела на нее с сожалением и спросила: — А если бы это я преподнесла вам в память о нашей студенческой юности? Вы тоже прогнали бы меня?
Бугров зло посмотрел в ее темные глаза и пожал плечами.
— Не знаю, — ответил не очень уверенно. — Скорее всего, поступил бы так же. Я не люблю дамские сантименты. И подобные вещи преподносят только жены — мужьям.
— А… если бы это сделала Мария? — допытывалась Надежда.
— Мария не сделала бы этого. Ни прежде, ни теперь.
— Теперь — да, мне Михаил говорил, что у вас произошло на Невском. Я не удивилась бы, если Мария дала бы вам еще и затрещину за спектакль «Белой бекеши». А жаль, мне она влепила за здорово живешь, а вам полагалось бы за дело.
— Вас полагалось бы оттаскать за косы, и я сделал бы это с удовольствием, если бы был вашей подругой. Я знаю о причине вашей ссоры и вполне разделяю негодование Марии, — жестко сказал Бугров, но на Надежду это не произвело впечатления, и она поддела: