— А вас, штабс-капитан, полагалось бы разжаловать в рядовые за одно только общение с политическими. Впрочем, вы этого едва не достигли два года тому назад, не так ли?
— Да, сестра, с вами, оказывается, надо держать язык за зубами, не то накличешь беду на свою же голову.
— Вот именно, — согласилась Надежда и доверительно понизила голос: — Но у вас есть такая защитница, что вам и сам черт не брат. Не говоря уже о папаше, от миллионов коего ломятся все петербургские банки.
Бугров опять начинал злиться:
— Вы поразительно осведомлены, сестра, намного более моего. Но смею вас уверить, что я решительно не нуждаюсь ни в чьей защите, равно как и в миллионах моего родителя, с коим я порвал еще с молодых лет.
— Зря, штабс-капитан. Родитель все же не забывает о вашем существовании и купил для вас домик на Литейном, рядом с Главным артиллерийским управлением, чтобы вам удобнее было ходить на новую службу. А быть может, и нежиться в апартаментах супруги, которую родитель подберет вам соответственно своему вкусу заводчика и миллионера.
Бугров возмутился:
— Сестра, вы решили сегодня поиздеваться надо мной с усердием, достойным лучшего применения. Какой домик? Какая супруга, что за служба, коль я через неделю выпишусь и отправляюсь на театр военных действий? Защитницу какую-то сыскали… домик… Мне воевать надо, а не отлеживаться в апартаментах супруги, коей пока и на горизонте не видится! Вы это понимаете? Воевать! — раздражался он все более.
— Понимаю, штабс-капитан, — согласилась Надежда. — Одного я не понимаю: почему красивый молодой человек может отвергнуть оказываемое ему покровительство знатной дамы и родителя-миллионщика и рвется сложить свою буйную голову под немецкими пулями вместо того, чтобы преуспевать в столице и наслаждаться жизнью? Вы видели, сколько ваших военных коллег фланирует по Невскому вместо того, чтобы воевать?
И Бугров не мог более сдерживаться и грубо сказал:
— Сестра, вы ведете себя не соответственно вашему положению, уговаривая офицера отказаться от защиты отечества. Я могу доложить, и вам — не сносить головы. Я прошу, требую прекратить эти недостойные проповеди и оставить меня в покое. Это — мерзко! Это — возмутительно!
Они сидели в глубине двора, в стороне от гуляющих раненых солдат и офицеров, но Надежда все же настороженно посмотрела на гулявших — не слышат ли? И негромко сказала с обидой и укором:
— Вы — воспитанный человек, штабс-капитан, а позволяете себе оскорблять женщину. Срам. Я всего только передала то, что мне велено было. Если бы это зависело от меня, я бы пальцем не пошевелила ради такого мужлана, если хотите, — резала она, как бритвой, и, чтобы умерить пыл Бугрова, добавила: — Папаша ваш был у нас, интересовался вашей колючей персоной. Быть может, это он все и придумал — коробочку, домик о шести этажах, а вы на меня накинулись. Прежде вы были куда более положительным и благовоспитанным.
И Бугров повинился:
— Простите, погорячился… А когда мой родитель осчастливил вас своим посещением?
— Как только вы уехали из нашего лазарета.
— Он знает, где я нахожусь?
— Знает.
— Благодарю, сестра. Я, кажется, действительно вел себя по-скотски. Прежде — Мария, теперь — вы с этой новостью. Рассудка можно лишиться.
— С Марией вы серьезно поссорились?
— Не знаю. Ничего я не знаю, — с досадой ответил Бугров.
— Значит, серьезно. И что же теперь? — допытывалась Надежда и вся напряглась: что-то ответит этот кипяченый штабс-капитан? Неужели он совершенно ослеп в своей любви к этой взбалмошной институтке, Марии, и не понимает, куда она устремляет свои жадные бесстыжие очи? Ведь знает же хорошо, что она неравнодушна была к Александру еще с первого бала в Смольном, когда познакомилась с ним, не скрывала этого в Новочеркасске, преследовала здесь, в Петербурге, когда он уже был женат на ней, Надежде, и «ох!» не сказала, когда его, Бугрова, хотели загнать в Кушку! Какие же слепцы эти молодые люди, опьяненные дурманными чарами своих дульциней?! А быть может, счастье ходит совсем не там, где оно видится им, и ждет не дождется, когда наконец трезвый ум возьмет верх над мальчишескими эмоциями этих взрослых юношей? — Штабс-капитан, вы о чем-то задумались. И много курите. А мне пора, извозчик ждет. И мои коллеги-медички, чтобы проводить меня, — сказала она.