— Я вас не понимаю, ваше высокопревосходительство. Моя схема, — сказал он с железной уверенностью, — это фотография того, что делает противник, коего Ренненкампф полагает бегущим от его армии…
Жилинский прервал его, однако не очень строго:
— Я не все сказал, штабс-капитан: за недозволенное для генерального штаба офицера самовольное летание над территорией противника, к коему вы почти попали в плен и могли способствовать изъятию у вас секретных документов, равно как и аэроплана, и за сеяние панических слухов о враге вас надлежит арестовать. Благодарите судьбу, что я хорошо вас знаю и полагаю, что сеяние вами слухов есть не преднамеренное деяние. Впрочем, вы уже получили гауптвахту. Авиатора же накажу примерно за то, что опустился на вражескую территорию и мог потерять аэроплан. Вы свободны.
Александр почувствовал, как лицо его сначала загорелось огнем, потом его словно окунули в ледяную воду, потом почувствовал, как оно покрылось легкой испариной, и встал, и еле держался на ногах, но устоял и сказал:
— Ваше высокопревосходительство, во всем виноват я один. Авиатор вел себя истинно геройски, а несоответственно вел себя мотор. И позвольте не согласиться с тем, что я сею панические слухи. Это — не слухи, а действительность.
Орановский возмущенно заметил:
— Штабс-капитан, вы не умеете себя вести в кабинете главнокомандующего и позволяете себе перечить и оправдываться под видом защиты авиатора. Вы не имели права рисковать аэропланом вообще, а не только летать над территорией противника.
И Александр словно рехнулся и ответил с нескрываемой дерзостью:
— На войне надо рисковать, ваше превосходительство. Без разумного риска можно ловить блох, извините, но не бить противника, — и, повернувшись, направился к двери, да Орановский остановил его, сказав деланно спокойным тоном:
— Штабс-капитан, зайдите через полчаса ко мне. Я объявлю вам новое место вашей службы. Скорее всего это будет батарея, если не орудие.
— Против батареи не возражаю. На командование одним орудием не имеете права назначать, ваше превосходительство, — бросил Александр и вышел из кабинета.
Жилинский проводил его неодобрительным взглядом, но не вернул и подумал: «А все же молодец штабс-капитан, хоть и не по уставу сказано. И благородно защищает младшего по чину товарища», и готов был сказать Орановскому, чтобы не вызывал Орлова, да тут Леонтьев взорвался:
— Это ни на что не похоже, ваше превосходительство, так говорить с генерального штаба офицером и так оценивать его старания. — И к Жилинскому: — Ваше высокопревосходительство, я утверждаю, что донесение штабс-капитана Орлова заслуживает самого внимательного, самого пристального изучения. Я позволю себе утверждать, что противник не бежит, не спасается от первой армии, как и я думал и говорил все время. Разрешите мне взять схему штабс-капитана Орлова и подвергнуть ее детальной проверке посредством допроса пленного лейтенанта.
Орановского возмутило это своеволие. «А вы зарвались, борода, и не скрываете этого. Или лавры начальника штаба не дают вам покоя, что вы все больше пытаетесь решать за моей спиной? Ну, ваше превосходительство, я все же поставлю вас на место», — подумал он и сказал, не скрывая, что делает выговор:
— Главнокомандующий вернул сию бумажку ее автору. Разве этим не предопределено, чего она стоит, генерал Леонтьев? И, насколько я понимаю, я не выражал желания, чтобы штаб загромождался случайными бумагами, коих у ваших оперативных работников и без того вполне достаточно.
Леонтьев жестко ответил:
— Ваше превосходительство, я нахожусь в кабинете главнокомандующего, а не в вашем и говорю сообразно с тем, что полагаю за должное сказать. Благоволите не мешать мне…
Орановский поднял руки и фамильярно бросил:
— Пардон, я весь — к вашим услугам.
Леонтьев, пригладив большую бороду и ежик седых волос и помолчав немного, как бы собираясь с мыслями, посмотрел на дверь, за которой только что скрылся Орлов, словно хотел вернуть его, и сказал медленно, но уверенно:
— Яков Григорьевич, мы идем к неприятностям, коих последствия трудно и предвидеть, а именно: если фон Белов атакует Благовещенского и собьет его с занимаемых им позиций у Бишофсбурга, правый фланг второй армии окажется оголенным. Полагаю за настоятельнейшую необходимость, пользуясь тем, что его высочество будет у нас, категорически попросить верховного незамедлительно вернуть Самсонову второй корпус Шейдемана. Ренненкампф приклеил Шейдемана к Летцену и не решится двинуть его на помощь Благовещенскому. Я не знаю мнения начальника штаба, — посмотрел он на Орановского косо, неуверенно, — но я осмелюсь сказать вам…