Да, война — дело жестокое, и сражаться с таким оголтелым, вооруженным до зубов и вымуштрованным противником, как германская армия, — не легко. Это — даже не японские самураи, воинственные и фанатичные до самоотречения и тоже вышколенные и вооруженные отменно. Это — идолопоклонники войны, наследники Шлиф-фена и Мольтке-старшего, не говоря уже о Клаузевице, оснащенные сверх всякой возможности для других армий военной материальностью и напичканные самоуверенностью и наглостью и всякой чертовщиной о превосходстве прусского духа над всем грешным на земле. С такой армией воевать — не парадным маршем пройтись, и придется много хватить горя и пролить солдатского йота и крови прежде, чем Германия, германский народ поймут, что так жить нельзя — войной, ради войны и только для нее, и бряцать оружием повседневно, угрожая людям разорением, рабством, смертью, и неистово сотрясать дворцовую площадь Берлина ликующими криками «Хох!», когда кайзер грозит с балкона своего дворца всему сущему:
— Я буду воевать, пока есть непокоренные!
Ему, этому сухорукому императору, продолжать бы сажать картошку в своих прусских имениях, или гарцевать на рысаках своего конного завода, или варить пиво на своей пивоварне в Ганновере, или делать горшки на своей гончарне в Кандинене, а лучше бы стрелять диких кабанов в своих лесах и поместьях, или копаться в своих алмазных копях в Южной Африке, а всего сподручней принимать завсегдатаев-гурманов в своем новеньком ресторане в Потсдамском парке «Сан-Суси», ан нет, ему всего этого недостаточно, ему мало своих пятисот миллионов марок, покоящихся в банках Женевы. Ему подавай всех непокоренных, весь мир, всех не германцев, чтобы поставить их на колени перед черным хищным орлом своей хищной империи. Всех. На всех континентах. На всей земле. Маньяк? Безумец? Авантюрист? И то, и другое, и третье.
Так думал Самсонов, когда узнал об объявлении войны России Германией. Нет, война для него не была неожиданностью; он хорошо знал еще в бытность начальником штаба Варшавского военного округа, что Германия укрепляет Восточную Пруссию изо дня в день, строит шоссейные и железные дороги вблизи русской границы, магазины питания армии, опорные огневые блокгаузы в промежутках между Мазурскими озерами, усиливает крепости Торн, Летцен, Кенигсберг, муштрует солдат, ландверов-ополченцев, и даже дома, обыкновенные кирпичные дома жителей, строит так, чтобы их можно было приспособить для пулеметных гнезд, для войны, и не раз удивлялся методической, лихорадочной деятельности военных и гражданских ведомств германского рейха, спешивших строить и перестраивать решительно всю Восточную Пруссию, как будто на нее вот-вот могло обрушиться самое небо.
Штаб Варшавского военного округа доносил об этом генеральному штабу не раз, разрабатывал свои планы обороны в случае войны, напоминал о плохих грунтовых дорогах к германским границам с южной стороны Восточной Пруссии, об устаревших крепостных сооружениях, об отдаленности магазинов питания от возможной линии фронта, но ничто не изменялось, кроме того, что военное министерство расширило некоторые одноколейные железные дороги. Но потом, с назначением его генерал-губернатором и командующим Туркестанским военным округом, и еще наказным атаманом Семиреченского казачества, он отошел от всего этого и потерял интерес к делам Варшавского округа. Знал лишь, что в мае, в Киеве, была военная игра в войну в Восточной Пруссии и что она закончилась хорошо, в пользу русской армии, хотя и сожалел, что не участвовал в ней, как человек, знавший театр игры, по крайней мере его южную часть.
И вдруг его назначили командующим армией, располагавшейся именно в южной части театра военных действий. Сухомлинов рекомендовал или Жилинский, как бывший начальник генерального штаба, знавший его по службе в Варшаве? Или царь вспомнил о нем, знавший его по японской кампании? Куропаткин подсказал? Как бы там ни было, а три человека, принимавшие участие в японскую кампанию, оказываются на командных должностях одного и того же фронта одновременно: Жилинский, Ренненкампф и он, Самсонов.
«Хорошо это или дурно: опять воевать мне рядом с Ренненкампфом? Ведь он никогда не забудет моей пощечины за Ентайские копи и при случае может поступить точно так же, как поступил тогда: не помог, в итоге — японцы то и дело тревожили наши отступавшие к Мукдену войска, — подумал Самсонов, и сам устыдился своих мыслей, и поспешил отвергнуть их: — Не может того статься. Не может же Ренненкампф быть хроническим предателем товарищей по оружию, так как высочайше назначен защищать Родину вместе с другими генералами, в частности со мной рядом». И не ко времени вспоминать нехорошее прошлое в такой тяжкий для отчизны день. Давно ведь было и быльем уже поросло. И он вспомнил об этом лишь тогда, когда узнал, что будет воевать рядом с Ренненкампфом. А до этого он и о самом существовании его позабыл и предавался наслаждению Кавказом и его живительной природой, ради которой врачи и прислали его сюда лечить грудную жабу, и проводил на ней целые дни.