Но Нейденбург жил своей извечной жизнью, и его более здравомыслящие граждане не собирались бросаться очертя голову, как то делали некоторые их соотечественники-горожане же, в неизвестное, и вот шли в церковь молиться и жаловаться богу на не очень-то справедливо устроенный мир человеческий. В самом деле, думалось им, чего ради они обязаны заколачивать себя в домах из опасения, что русские могут ворваться в их жилище и проглотить их живьем? Вон они ходят по Нейденбургу, занятые своими хлопотами, и — ничего, никого не глотают, шкуру не сдирают и даже по магазинам не шляются в поисках лакомств, или суконных троек, или сапог своих любимых.
А ведь агентство «Вольф» именно об этом и распространяло всякие ужасы и страхи и советовало как можно быстрее удрать от русских подальше куда-нибудь, а чтобы они не вздумали разлечься на немецких перинах, жечь все немецкое до пепла, — рейх потом все построит заново.
«…Глупость же невероятная, ваше величество, кайзер наш благочестивый и благословенный господом. Кто этому поверит? И кто поверит, что с русскими, равно как и с французами или англичанами, нельзя было поладить мирно и договориться обо всем? Можно! А вы не захотели этого и вступились за старого идиота Франца-Иосифа, который уже давно засиделся на этом свете, и вступили в войну против России. Или вы забыли предупреждение Бисмарка: Россию никогда нельзя победить и расчленить, ибо русские, как ртуть, все равно соединятся и Россия будет всегда. Да еще и других вокруг себя объединит, славян — в частности. А теперь вся Восточная Пруссия бросилась к вам в Берлин искать утешения и защиты. От русских! А куда будут бросаться бельгийцы, французы, сербы и русские от нашего оружия, которое сильнее всего прочего во всей Европе? Некуда. И уж лучше бы вы, ваше величество, музицировали или писали… пейзажи своих имений — главным образом, — да простит меня господь наш всемилостивый за подобные речи о своем помазаннике божьем…»
Так рассуждал главный пастор Нейденбурга, направляясь в церковь на вечернее богослужение, и решительно заключил:
«А напишу я о русских в „Берлинер тагеблатт“. Отто или Фридрих тиснут быстро и, быть может, просветят наших прусских идиотов хоть немного. Не мое это дело — сказать доброе слово о враге? Да, я не очень люблю русских, но я — пастырь и послушник господа нашего всевидящего и не могу лгать пастве своей — детям Христа нашего. Вон они, русские: ходят среди нас и внимания не обращают, а не только никого не глотают, хотя могли бы растерзать каждого только за то, что наши идиоты ландверы стреляли в казаков из-за печных труб на крышах, переодевшись в бабское платье, чтобы их не узнали. А позорные обыскивания русских женщин, особенно молодых, застигнутых У нас войной, когда родители этих женщин протестовали, а один даже влепил пощечину офицеру и был тут же расстрелян? Что за это положено? Это мы делаем, потомки Шиллера, Вагнера, Гейне? Позор нам, немцам, господа солдафоны и политики. Это я вам говорю, ваш пастырь и слуга господа нашего…»
Он так ушел в себя в рассуждениях, что не заметил, как оказался перед автомобилем Самсонова, перегородив ему путь, но шофер успел остановить автомобиль в одном шаге от него — высокого в своей черной сутане и в такой же шляпе, из-под которой выглядывало розовое продолговатое лицо, чисто выбритое и моложавое.
— Простите, господа, не заметил, что вы едете, — произнес он и, приподняв шляпу, поздоровался с Самсоновым: — Добрый день, экселенц. Проезжайте, я подожду. Это миряне просили звонить пораньше, боятся идти в храм господний вечером. Боже, до чего мы дожили? Поистине человек человеку стал волком. Но русские солдаты никого ведь не кусают — не так ли, экселенц?
Самсонов нахмурил тонкие, черные брови и ответил не сразу. Видно было, что пастор не враждебно относится к русским и, кажется, вовсе их не замечает, но все же пастор есть пастор немецкий, а не русский, и что у него на уме — знает один бог.
И, встав с автомобиля и козырнув, представился:
— Простите, святой отец, что я плохо знаю немецкий. Я — командующий армией Самсонов. Здравствуйте. Русские действительно не кусаются, но если вы имеете что сказать — прошу… Не обижают ли русские солдаты мирных жителей? Не мародерствуют ли?
— О, чего нет, того нет, экселенц, — живо ответил пастор. — Правда, ходят слухи, что солдаты Ренненкампфа, немца же, имейте в виду, мародерствуют лихо, но и наши не лучше, это я знаю лично: тащат все с убитых и раненых и даже пленных, что подходит им и не подходит. Скоты отменные, так что получается око за око, к несчастью.