И адъютант совсем заспешил, словно его могли выпроводить в шею, и продолжал:
— Ее атаковали тридцать шестая дивизия Макензена и тридцать шестая резервная дивизия Белова, да еще части его первой резервной дивизии. Наша дивизия нанесла тяжелые потери тридцать шестой дивизии Макензена, однако вынуждена была отступить. Потери приблизительно следующие: свыше пяти тысяч нижних чинов, более семидесяти офицеров, шестнадцать орудий, восемнадцать пулеметов, более тридцати зарядных ящиков. Передал офицер связи… подпись неразборчива, — доложил адъютант и отдал телеграмму Жилинскому.
Великий князь сорвался с места и бурно заходил по кабинету, заложив длинные руки за спину и опустив седоватую голову, а генералы вопросительно вперили взгляды в Жилинского, словно он мог сказать нечто, что начисто опровергла бы подобные дикие сведения, но Жилинский все читал телеграмму. Потом отдал телеграмму Леонтьеву, положил лупу на карту и, неторопливо сев за письменный стол, начал рыться в папках, что-то ища и никак не находя.
Орановский прочитал телеграмму и уверенным баском сказал:
— Это — провокация, ваше высочество. У нас достаточно данных, говорящих о том, что семнадцатый корпус противника отходит в глубь Восточной Пруссии, первый резервный — на Алленштейн, а первый армейский укрылся в Кенигсберге. О какой атаке Благовещенского может идти речь? И кто об этом сообщает? Неизвестный офицер, — и отдал телеграмму Янушкевичу, но тот не стал читать ее и отдал Данилову, а у Данилова ее выхватил из рук маркиз де Лягиш, сел в кресло и стал читать.
— Что здесь происходит, штабс-капитан? Тишина немая, кислый вид у всех… Разнос был? — негромко спросил у Орлова Кулябко.
Орлов раздраженно ответил:
— Разгром был. Правого фланга второй армии. А потом будет атака левого фланга. Что за сим последует, — сказал генерал-квартирмейстер Леонтьев.
Орановский услышал его слова, ожег его уничтожающим взглядом и негромко пригрозил:
— Ну, штабс-капитан, полагайте, что у вас одной звездочки на погонах уже нет.
Он стоял в стороне расфранченный, но уже не надушенный парижскими духами, с высоко поднятой головой, разделенной аккуратным пробором блестевших и не просохших еще светлых волос, и выжидающе посматривал то на великого князя, то на Жилинского, копавшегося в бумагах, и как бы всем видом говорил ему: «Копайтесь, копайтесь, ваше высокопревосходительство, пока верховный бегает но кабинету, как разъяренный тигр, и можете еще раз изложить тем временем историю сражения при Гумбинене, но не забудьте сказать, что ваш покорный слуга всегда говорил вам: корпуса второй армии надлежит держать плечом к плечу, дабы можно было помочь друг другу при случае, но вы поддались Самсонову, разрешили ему уклониться западнее нашего плана и растянуть фронт. И вот результат: Благовещенскому сейчас некому помочь. Вот так, Яков Григорьевич: с вас с Самсоновым и спрос, милостивые государи…»
Наконец Жилинский, раскрыв пухлую папку с бумагами, сказал спокойно и монотонно, как будто ничего особенного не случилось:
— Вот целая папка победных реляций Ренненкампфа, ваше высочество. Если бы он поменьше хвалился успехами при Гумбинене и не отлеживался бы на перинах в немецких имениях, а преследовал противника по пятам, — Гинденбургу было бы не до атаки Благовещенского… Повторяю: все врал Ренненкампф, начиная с того, что он якобы первый атаковал противника, и кончая выдумками о том, что загнал его в Кенигсберг. Фон Франсуа первым ринулся на него, один на один, но подставил свой фланг нашей доблестной артиллерии двадцать седьмой и сороковой дивизии и потерял половину корпуса, а когда подошел Макензен — такая же судьба постигла и его корпус. Ренненкампфа же во время сражения не мог найти ни один командир корпуса, но зато теперь он упивается победой своего полководческого гения. И… опивается бургундским по этому случаю. И еще развратничает и мародерствует. Я вчера дал ему по телеграфу надлежащую директиву и приказал незамедлительно походным маршем двинуться наконец в преследование противника и на соединение с Самсоновым и предупредил: не исполнит и сего приказа — будет уволен с должности командующего армией. Однако независимо от сего, ваше высочество, я прошу вашего благосклонного соизволения на передачу восемнадцатого или гвардейского корпуса в полное подчинение второй армии, имея в виду сосредоточение сил противника и на левом фланге Самсонова. Там, в сущности, один корпус Артамонова, а сей генерал имеет такие же командирские данные, как и Благовещенский, писарь этот маньчжурский. Он явно потерял голову, за что будет соответственно наказан, равно как и Комаров.