Мария чмокнула его в щеку и пошла к фаэтону, слегка прихрамывая, и нарочито весело крикнула Королеву:
— Господин лекарский помощник, а почему вы не помогаете своей пациентке сесть в фаэтон?
Орлов щупал щеку, и смотрел на ладонь, как будто, там остался след ее поцелуя, и не знал, что это значило и как ему следует вести себя.
А Королев отошел от лошадей, взял Марию на руки и понес к своему фаэтону — неторопливо, молча, как поклажу, будто работу делал, а когда усадил, сел на козлы, гикнул: «Пошел!» — и покатил ее, как ветер, не выбирая дороги, по суслиным норкам и байбачьим курганчикам.
Все раскрыли глаза от удивления, а более всех — Надежда.
— Вот вам и увалень. Каков? — воскликнула она и насмешливо сказала Орлову: — И тебя поздравляю. Баронесса одерживает успехи сразу на двух театрах: тебя поцеловала, а помещику вскружила голову. Прыткая!
А Бугров спросил у Орлова:
— Как ты полагаешь, не вызвать ли мне его?
Орлов усмехнулся и успокоил его:
— Николай, коннозаводчик самую красивую женщину променяет на любовь к лошадям. — А Надежде недовольно бросил: — А ты не выдумывай бог знает что.
И действительно спустя немного времени Королев вернулся на прежнее место и с великой гордыней сказал Марии:
— Теперь вы знаете ход моих лошадок. Чудо-коньки!
— Чудо, чудо, господин Королев, — подтвердила Мария, сгорая от неловкости, и поспешила убраться с фаэтона и присоединиться ко всем.
И Бугров поспешил с извинениями:
— Извините, господин Королев, я уже готов был вызвать вас.
— Меня? — удивился Королев. — Никогда не подумал бы, что вы — бретер, поручик. Но смею вас уверить… — И, выхватив из внутреннего кармана револьвер, шарахнул по ястребу, камнем падавшему на какого-то зазевавшегося суслика.
Ястреб на миг остановился и повис в воздухе, как бы не понимая, почему с него сыплются перья, и упал невдалеке, а перья поотстали и Рассыпались по сторонам — серые, пушистые.
Бугров взял у Королева револьвер, поискал взглядом в небе, что там было подходящее, и, увидев стаю щурков — губителей пчел, прицелился и выстрелил.
И к ногам его упал золотисто-зеленый красавец щур.
Мария закрыла лицо руками и страдальчески произнесла:
— Боже, какие все жестокие…
— Идиоты, — вспылил Орлов и пошел на верх балки по тропе, где не было цветов.
Настроение у всех было испорчено.
На следующий год Надежда вновь пригласила Марию, на этот раз — провести святки на Дону, а помещик Королев вновь устроил пикник за городом, но теперь Мария была — точно монахиня: мало разговаривала и старалась держаться подальше от Королева, хотя он и не навязывался ей в друзья и собеседники и ограничивался тем, что не спускал с нее глаз и то и дело, когда она была поодаль, негромко произносил:
— Да, доложу я вам, господа, не будь я черноземным деятелем, наверное же влюбился бы в такую женщину по уши и волочился всю жизнь, если бы она не приняла моего предложения. Впрочем, ни делать предложение, ни тем более волочиться за прекрасным полом не умею. Робею.
Орлов шутил:
— Научитесь, придет срок. За Верочкой же немного приударяете? Приударяете, но она, к сожалению, замужем за моим братом, Алексеем.
— Верочка мне по душе своим характером: она всех жалеет. И меня тоже. А чего меня жалеть-то? Толстосум, живоглот, эксплуататор, как Михаил говорит. А я едва ли не всего Маркса прочитал, будучи студентом, и, право, ни слова не нашел обо мне. Плохого слова, разумеется. Правда, и хорошего тоже не нашел, — отшучивался он и бросал взгляды на Марию, полные тоски смертной.
Орлов тоже бросал взгляды на нее и думал: «Бугрова Николая нет — вот в чем дело. Прошлый раз она хоть и делала вид, что не замечает его, однако же была весела. Или он сделал ей второе предложение, но вновь получил отказ».
Однако спросил у нее об этом на второй день, в Бессергеневке:
— Мария, а что же вы ничего не говорите о Бугрове? Я совсем потерял его из вида, в Кушке, говорят, отыскалась лишь вакансия. Случилось что?
Мария пожала плечами, помолчала немного и неожиданно ответила:
— Я знаю, дядя говорил. У него там какие-то неприятности вышли, стрелялся или читал запретное. Удивительные наши департаменты! Даже читать нельзя без их соблаговоления. Мерзость, — резко произнесла она, но более ничего не сказала.