И Орлов впервые почувствовал: а пустая все же голова у его супруги, ветер гуляет в ней, как в чистом поле, не задерживаясь ни за одну мозговую извилину, и все тотчас же выносит, что добрые люди старались вложить в нее для ее же пользы. Или она испытывает его, приставив к нему Марию, как часового? Чтобы Мария влюбила его в себя? Но для этого ничего и предпринимать не надо, а достаточно лишь увидеть Марию один раз — и этого хватит на всю жизнь. И Орлову хватило бы, когда он увидел и познакомился с Марией в Смольном, но черт надал ему жениться на Надежде. Или он уже наскучил ей и она ищет предлога, чтобы вынудить его начать бракоразводный процесс? Бугров ясно сказал ему прошлый год: «Надежда тебя не любила и не любит. Меня собирается женить на себе, — имей это в виду, на всякий случай». Но Орлов пропустил эти слова мимо ушей: кокетничала, набивала себе цену, не более того. Не обращать внимания на все ее выходки, авось проймет. И дед прав: женился — живи, а не пяль очи по сторонам, не прелюбодействуй, и все обойдется.
Между тем отец Василий все еще нетерпеливо постукивал крестом по столику и басил своим бархатным голосом:
— Быстрее, говорю, шевели своими холодными мозгами. Поразительно: все на свете мирском и божьем помнит, более святейшего синода знает, а в пустяковые шашки — ни в зуб ногой. Любопытно, знают ли твои умные мозги, что, услышь охранка твои слова, ты загудишь в двадцать четыре минуты к Мите Козельскому в послушники?
— Не примут, характерами не сойдусь с «пустынниками». Да и Митя ваш Козельский — глухонемой, не компания нашему брату, — отговаривался Михаил.
Мария перестала качаться, таинственно спросила у Орлова:
— Это — правда? То, что Гермоген бил святым крестом Распутина? Мы слышали об этом от офицеров, которые приходили к нам на балы, но княгиня Голицына не разрешала нам интересоваться подобными мерзостями.
— Об этом знает вся Россия и Европа, газеты печатали, — ответил Орлов.
— Какой ужас! И этот человек имеет доступ ко двору! А дядя ничего мне не говорил.
— Не говорил, чтобы не последовать вслед за Гермогеном в Гродно, в Жировецкий монастырь, и не быть лишенным чинов, как Гермоген — епископства, или не последовать за Илиодором во Флорищев монастырь на Владимирщине, — сказал Михаил.
Отец. Василий наступил ему на ногу и глухо попенял:
— Идиот. Тебе действительно следует укоротить язык. Благо камни грота не имут ушей и не донесут… Делай ход, я сказал, или отпусти меня на турник.
Но на Михаила нашло, и он не унимался:
— Пусть и воспитанницы такого благопристойного учреждения, как Смольный, знают, что творится в нескольких кварталах от них. Княгиня Голицына, оказывается, не очень просвещает их на сей счет.
— Браво, Мишель! Я восхищаюсь вашим мужеством называть вещи своими именами. Распутин — это позор на челе России и престола, — неожиданно для всех сказала Мария резко, с отвращением.
Михаил улыбнулся, а отец Василий назидательно заметил ей:
— Баронесса, вы рискуете местом не только в институте, айв жизни. Я не ггонимаю, почему мой брат-офицер не сказал вам этого раньше меня.
— Я ничем не рискую, отец Василий. Весь просвещенный Петербург, и даже многие военные, ненавидит этого конокрада и развратника, одного похождения которого в московском ресторане «Яр» достаточно для того, чтобы упечь его на Сахалин, а то и дальше, как говорил покойный Петр Аркадьевич Столыпин.
Мария сказала это так горячо и убежденно, не скрывая своего пренебрежения, что Михаил подумал: «Николай Бугров молодец. Не забыл пятый год. И наши собеседования в прошлый его приезд. Жаль, что какая-то дрянь пронюхала о его политических симпатиях в пятом году, так что дело могло кончиться плохо».
И тут случилось то, что Орлову не могла подсказать самая безудержная фантазия: Надежда, оказывается, перестала ловить рыбу, покинула Королева и стояла позади всех темнее ночи и суженными лютыми глазами смотрела то на Марию, то на Орлова, как бы спрашивая: «Это какими же судами-пересудами крамольницкими вы здесь занимаетесь, милостивые государи?», однако спросила как бы только у Марии: