И оба готовы были подтвердить, что до сих пор живут воспоминаниями о тех чудесных днях, но помедлили: Бугров понял, что Мария спрашивала у Орлова, и не хотел мешать ему, а ей — продолжать разговор, и готов был удалиться, да некуда было, а Александр думал: Мария не только помнит все, что было связано с ним, она любит его. Именно его, а не Бугрова, которому отказала в предложении.
Как же это случилось и когда: в донской тюльпанной степи или еще раньше, на первом балу в Смольном? Но если на первом балу — почему же она хотя бы не намекнула ему как-нибудь, не дала понять, что эта встреча их — далеко не случайна и может стоить им жизни? Ведь тогда он еще мог бы подумать, идти ли под венец с Надеждой? Впрочем, Надежда не особенно и спрашивала его об этом, а просто объявила, что она уже обо всем условилась, с кем следует, в том числе и со священником одной из окраинных церквей Петербурга.
— Вы помните, что сделали? — спросила Мария.
Александр ответил с грустью:
— Помню, разумеется. Я все помню, баронесса Мария.
Мария взорвалась:
— Перестаньте титуловать меня с высокопарностью, достойной лучшего применения. Никаким титулом я не обладаю и обладать не желаю. Я — русская женщина. Не некрасовская, нет, а просто: женщина России, как миллионы других.
Бугров вздумал выручить друга и укорил ее:
— Мария, Александр ошибся тогда, — чего вы так обиделись на него?
Мария хотела что-то сказать и ему, но пришла сестра милосердия и обратилась к ней:
— Простите, сестра, вы не знаете… Я от их превосходительства.
— Это я, милая сестрица, Мария, — а Бугрову и Орлову сказала приподнято, как клятву давала: — Вот и решилась моя судьба. Желайте мне удачи и не браните сильно, если я была вспыльчива.
— Желаем полной удачи, Мария, — почему-то грустно сказал Бугров, словно прощался с ней на веки вечные.
— А браниться будем, если вы плохо будете нас лечить, в случае необходимости, — пошутил Александр, однако это не понравилось Марии, и она обидчиво произнесла:
— Все, что хотите, господа капитаны, но только чтоб — не минорное настроение… Проводите меня за ворота штаба, и — до вечера.
Александр и Бугров проводили ее, пожелали успехов на новом поприще, и она заторопилась с сестрой милосердия по пыльной улице, а вскоре скрылась за шеренгами солдат, с песнями направлявшихся на станцию.
Александр и Бугров постояли за воротами штаба, помолчали и как бы разочарованно пошли в сторону города. Что у них было на душе — трудно было сказать, но одно было ясно обоим: кто-то из них должен отойти в сторону. Но кто?
Александр невесело произнес:
— Вот и опять расстались с Марией, и когда теперь увидимся вновь — неизвестно.
Они шли теневой стороной улицы, и Бугров, закурив, все время искал взглядом, где можно было бы присесть и поговорить, хотя ему не хотелось ни говорить, ни сидеть и даже курить какие-то дешевые папиросы, купленные по пути на руках у торговца-коробейника. Видел он и понимал: Мария все с большей благосклонностью относится к Александру и, кажется, полюбила его. И всерьез. Пламенная и святейшая душа, как же она будет жить теперь? Ведь Александр-то женат и не так легко отделаться от Надежды… Да и неизвестно, согласится ли она на бракоразводный процесс, когда дойдет до этого? У нее ведь семь пятниц на неделе…
И сказал:
— Я не скоро увижусь, ибо уеду к Александру Васильевичу Самсонову, а ты всегда можешь встречаться, ибо остаешься при штабе. А впрочем, мне можно и не встречаться более. Тебе же стоит поразмыслить: она так волновалась за тебя, что буквально готова была лететь сюда птицей. Любит она тебя. Я, признаться, вначале подумал, что она убегает из Питера потому, что боится, как бы Вырубова не отправила ее в монастырь, но потом увидел, она ехала на фронт. И к тебе, разумеется.
Александр удивился:
— В какой монастырь? Что за чушь? Нет, ты сегодня определенно не в духе. После производства в капитаны. Нам с тобой завидуют все в штабе, а на тебя наехало что-то вдруг…
— Мария не очень осторожно говорила Надежде о Распутине, а та передала разговор Вырубовой. В итоге — Вырубова спросила у Сухомлинова, не желает ли баронесса Мария помолиться богу в каком-нибудь женском монастыре? Выслать-то ее из Питера не так просто: Сухомлинов может доложить царю, который мирволит ему, или предаст дело гласности через своих людей в газетах. И выйдет скандал на всю страну. На голову же Вырубовой. Впрочем, наложницу царя не так легко достать. Скорее наоборот: она может «достать» их. С помощью царя. А еще скорее — с помощью Распутина.